Карл Любезный - Владимир Васильевич Москалев

class="p">— Прошу прощения, приятель, но такой исход дела вовсе не входил в наши планы, — произнес он, обращаясь к Ласуа. — Сила на вашей стороне, а потому, надеясь на вашу порядочность и милосердие, смею просить отпустить нас с миром. Вы правы, мы получили свое.

И он, взмахнув шляпой, сделал изящный поклон.

— Проваливайте отсюда и благодарите Бога, что раны ваши не столь серьезны, иначе лежать бы вам здесь, на этой поляне, всем четверым, на радость воронам, которые клевали бы глаза на ваших трупах.

Молча, понурившись, держась друг за друга, не спеша и не оглядываясь, разбойники покинули это место, направляясь в сторону деревеньки Вильнёв. Проводив их взглядом, Ласуа, пряча обе шпаги в ножны и не замечая графиню, сердечно обнял Этьена.

— Мальчик мой, откуда ты взялся? А ведь я ехал к тебе. Да вот, видишь, не доехал: эти четверо вздумали ограбить меня у самых стен Парижа. Что же, таким вот образом принято встречать гостей в городе великого Хлодвига?

— Им не повезло, мой славный ментор, — с улыбкой разглядывая своего наставника, ответил Этьен. — Откуда им было знать, что у тебя две шпаги вместо одной и владеешь ты ими на зависть любому бретеру?

— Действительно, откуда им было об этом знать? — рассмеялся Ласуа. — И совсем уже полной неожиданностью для них, да и для меня тоже, явилось появление препятствия в лице всадника, пришедшего мне на помощь.

— Надо полагать, их обескуражило еще и то, что всадников двое, хотя у одного из них на голове эннен вместо шляпы.

С этими словами Этьен с поклоном повернулся к своей спутнице. И только тут Ласуа, повернувшись, увидел даму, сидевшую в седле и с любопытством глядевшую на него. Перед ней стоял пожилой человек с обветренным, в морщинах, приятным, простым лицом и добрыми глазами. На нем темно-коричневая куртка из шкуры животного и видавшие виды штаны из домотканого полотна. На ногах пыльные сапога с отворотами, головного убора нет, его заменяют густые, цвета спелого желудя, волосы с проседью, чуть ли не до плеч.

— Этьен, мальчик мой, что же ты мне сразу не сказал? — И Ласуа изящно поклонился даме. — Прошу прощения, мадам, но в пылу битвы мне не сразу удалось разглядеть, что мой ученик прибыл на встречу со своим старым другом в обществе прелестной амазонки с красивыми бархатными глазами цвета… ну да, под стать цвету моих, бывших когда-то великолепными, каштановых волос.

— Охотно прощаю, мессир Гийом, — расцвела улыбкой Анна, — ибо вас извиняет зрелище, которое я наблюдала с огромным удовольствием.

— Ба! Этьен, голубчик, ты слышал? Эта прелестная фея, совсем не представляя себе, с кем говорит, назвала мое имя! Ей-богу, после этого нам быть друзьями, ибо всегда ласкает слух, когда тебя называют по имени. Это вдвойне приятно, когда его произносит столь очаровательная незнакомка.

— И эта незнакомка будет очень рада иметь в числе своих друзей такого великолепного бойца и некогда непревзойденного похитителя дамских сердец, — прибавил Этьен. — Увы, у лиц, облеченных властью, всегда мало друзей, зато в избытке врагов.

Ласуа с видимым интересом поглядел на даму.

— «У облеченных властью лиц», выразился ты, Этьен? Что это значит? Уж не хочешь ли ты сказать, что твоя спутница в родстве с правящим домом Валуа? Кто же она? Не говорите, обаятельная незнакомка, я хочу услышать это из уст своего воспитанника. Итак, Этьен, кто же эта фея, лицом и грацией вылитая богиня любви и красоты? Смею предположить, что твоя дама — супруга герцога или графа, имеющего самое близкое родство с королевским семейством.

— Почти что так, Ласуа, но ты можешь продолжать, будучи уверен, что разгадка не замедлит себя ждать.

— Ага, значит, она не супруга, а сестра или, быть может, дочь некоего влиятельного лица, скорее всего, одного из принцев крови.

— Снова близко, мой старый друг, и все же, боюсь, тебе не разгадать загадку. Тебя вводит в заблуждение то, что у дамы нет эскорта, что подобало бы ей, будь она, скажем, дочерью короля. Тем не менее перед тобой дочь короля Людовика, мало того, регентша Франции при малолетнем Карле Восьмом, своем брате.

— Анна де Боже! — в удивлении воскликнул Ласуа, высоко вскинув брови. — Великая Мадам! Вот тебе раз! Так вот она какая, и не гордая, выходит, как говорят. А я всегда считал, что принцессы, тем более дочери короля, не имеют привычки выезжать на загородные прогулки, да еще и в сопровождении всего лишь одного спутника.

— Этот спутник один стоит пятерых, — чарующим взглядом одарила Анна Этьена, — а теперь, поскольку моих провожатых стало двое, то, соответственно, увеличилась вдвое и охрана.

— Это правда, мадам, ведь ваш избранник — мой ученик, — без поклона и без малейшей тени кичливости ответил старый эконом.

— Но ты сказал: «Великая Мадам», — произнес Этьен. — Откуда это прозвище?

— Так говорят у нас в Клермоне, откуда ты родом. Скоро так станут говорить и в Париже.

— Как же ты оказался здесь, Ласуа? И что у нас произошло? Ведь без серьезной причины ты не стал бы меня разыскивать.

— Твой отец вконец рассорился со старшим сыном. Аппетиты барона Жильбера, твоего брата, оказались неуемными. Он знатный рыцарь, из хорошей семьи, а потому, сам понимаешь, не мог не жить на широкую ногу при дворе графа Клермонского. Балы следовали за балами, турниры за турнирами, и барон все больше залезал в долги, которые отец отказался оплачивать. Помимо всего прочего, твой брат близко сошелся с некой особой, оказавшейся ведьмой. Она могла лечить лихорадку, зубную боль и порой даже возвращала утерянную собственность; все это не прибегая к услугам Церкви, не прося помощи у Господа. Однако наряду с этим она вызывала дьявола, насылала порчу на урожай, воровала у коров молоко, заколдовывала родники, так что из них переставала течь вода, насылала мор на домашнюю птицу. Будучи в духе, она, правда, с помощью заклинаний защищала цыплят от лис, выводила глистов у скотины, варила снадобья от кашля, икоты, головной боли и еще много от чего. Уж не знаю, какими чарами и для чего приворожила она твоего брата, только думаю, что сделать это ей было нетрудно.

Узнав обо всем этом, церковники приказали арестовать эту женщину, уверяя, что она занимается колдовством и является пособницей дьявола. Ее пытали, а потом приговорили к сожжению на костре. Сир Жильбер выступил в защиту своей любовницы, но его тоже схватили и осудили на пытки, а затем по распоряжению светского суда графства Клермон их обоих сожгли. После этого отец уплатил часть долгов своего беспутного сына, а вот на другую часть