Карл Любезный - Владимир Васильевич Москалев

у него не хватило средств. Так что придется это сделать тебе, сынок, пока поместье не пустили с торгов, а потом ты вступишь во владение землями и замком, ибо отныне ты барон де Донзак д’Алеван, сир де Вержи, и твои земли будут приносить тебе приличный доход. В замке уже есть необходимый штат слуг, есть и мажордом; все они ждут своего нового хозяина. А вот мне ни там, ни в доме сира Гийома делать уже нечего. Я понял это, когда ты уехал ко двору короля, и долго скучал без своего воспитанника, а потом попросил хозяина отпустить меня к тебе. Может быть, я тебе пригожусь: буду твоим верным слугой, советником и наставником, как там, в замке твоего отца, помнишь?

— Еще бы мне не помнить! — обнял за плечи старого учителя его ученик. — Твоих уроков мне не забыть вовек, мой добрый Ласуа!

— Я убедился в этом только что, когда ты ранил двоих. Так что же, Этьен, возьмешь к себе на службу свою старую няньку, всегда любившую тебя?

Ответ верный слуга услышал из уст Анны де Боже:

— Отбросьте прочь сомнения, мэтр Ласуа. Ваш подопечный состоит ныне при особе его величества короля Франции, моего брата. Он придет в восторг, когда в числе его, а также моих друзей окажется столь блистательный мастер шпаги, который, хочется надеяться, обучит и его своему искусству.

— С превеликим удовольствием, мадам, — поклонился старый учитель. — Мне приятно будет слышать, что короля Франции Карла Восьмого считают незаурядным бойцом.

— Однако кто же вам самому преподал эту науку? Искусство это новое, мало кто знаком с техникой владения оружием, я имею в виду не меч, а шпагу, которая совсем недавно пришла на смену мечу.

— Я имею честь знать некоего Мароццо[19], итальянца. Мы познакомились, когда я помог ему скрыться от стражи, которая хотела арестовать его за нарушение эдикта о запрещении дуэлей. Мой сильный конь унес нас обоих в безопасное место. Таким образом, я спас ему жизнь; он, в свою очередь, отблагодарил меня той же монетой, обучив своему искусству, в котором, клянусь святым Антонием, ему нет равных. А науки такой пока еще нет, она только зарождается и очень скоро, я уверен, заявит о себе. Возможно, этот Мароццо напишет первую книгу о технике боя на шпагах. Он обучил меня многим приемам владения оружием, которым сам же дал название; из этих итальянских слов я запомнил лишь три: батман с выпадом, вольта и пунто-реверсо. Этим приемам я и обучил в первую очередь вашего спутника, мадам. Нынче он показал нам, что мои уроки не прошли бесследно.

— Я очень рада, что нам довелось познакомиться, — приветливо кивнула Анна, — причем таким удивительным образом. При дворе нет должности учителя фехтования на шпагах. Вы будете первым, мессир. Король назначит вам хорошее жалованье, и вашими учениками в самом скором времени станут все придворные.

— Хорошее жалованье — это то, мадам, чего мне всегда не хватало, — ответил старый учитель, — а потому я готов поселиться где угодно, хоть в собачьей конуре, с условием, чтобы я в ней поместился.

— Отлично, мэтр Гийом, в таком случае присоединяйтесь к нам. В Лувр мы вернемся уже втроем. Ну вот, Этьен, — повернулась Анна к спутнику, — а вы спрашивали, почему я не взяла с собой охрану. Наверное, подобно Кассандре, я предчувствовала, что моему эскорту, узнав о нем, позавидует любая дама, будь это даже супруга императора. А теперь в путь, мои храбрые воины, нам пора занимать места за обеденным столом.

Ласуа вскочил на коня, который преспокойно щипал траву в нескольких шагах, и они тронули лошадей. Миновав городские ворота, они направились вниз по улице Сен-Дени. Этьен и старый эконом во все глаза глядели по сторонам, а Анна погрузилась в размышления.

«В один прекрасный день, — думала она, — Этьен обнаружит, что я не отвечаю ему; его восхищение, породившее любовь, пропадет, и он не без горечи осознает, что смотрел на меня другими глазами. Я убью его нежную страсть, и он, вполне возможно, надолго замкнется в себе, закапывая свою любовь глубоко в землю и глядя на меня уже не как на женщину, а всего лишь как на регентшу».

При этой мысли буря протеста закипела в ее душе, ибо она не могла не признаться самой себе в том, что всегда хотела любить мужчину, любить страстно, отчаянно, даря ему свои ласки, поцелуи, всю себя! Она мечтала быть желанной, обожаемой, едва ли не каждую ночь видела себя в объятиях возлюбленного, слышала его нежные слова о любви и отвечала ему тем же… А двор считал ее холодной и расчетливой, грубой и самодовольной, этакой гипсовой статуей, мановением руки и с каменным лицом отдающей приказы. Одной Катрин поверяла Анна свои сердечные тайны, с ней одной делилась самым сокровенным, ей одной улыбалась. Так уж сложилось. В ней всегда видели всего лишь дочь короля, а у таких особ, по мнению многих, нет сердца. К тому же строгий отец приказывал следить за всеми, кто заводил с дочерью беседы. Ему докладывали, и он, боясь заговора, в который по неосторожности могли вовлечь «его милую дочурку», давал указания на первый раз корректно предупреждать не в меру говорливых. За непослушание в лучшем случае грозила опала. Такую же настороженность проявлял чересчур недоверчивый король ко всем, кто окружал сына Карла…

Анна тряхнула головой. Нельзя молчать, надо что-то говорить. К тому же ей задали вопрос. Она вытянула руку вправо:

— Это монастырь Христовых невест, а ближе к нам фонтан дю Понсо, детище прапрадеда Карла Мудрого, а там, дальше, близ, городской стены — Двор чудес, такой же, как у Нельской башни. Словом, жилище сброда: нищих, калек. Прево со всей городской стражей не в силах бороться с этим злом.

— Я слышал об этих людях, — отозвался Ласуа. — Ночью они — хозяева Парижа.

Проехав немного дальше — напротив церкви Сен-Совер, — Анна повернула голову влево:

— Перед нами часовня Святой Троицы, рядом госпиталь, а ниже фонтан, который называют Королевским. Говорят, Бланка Кастильская приказала устроить его на том месте, где, по преданию, святой Петр ударил посохом и из земли забил источник.

Затем они проехали мимо монастыря Сен-Маглуар и, миновав кладбище Невинных, повернули на улицу Ферронри. Парижане останавливались и с удивлением глазели на них. Говорили друг другу:

— Гляди-ка, сама регентша, сестра нашего короля; я видел ее у ратуши, когда король возвращался из Реймса.

— Не диво ли — правительница, и с нею всего двое конных? — был ответ.

— Причуды господ. Сам