Карл Смелый. Жанна д’Арк - Александр Дюма

Карл прибыл с пятью тысячами копейщиков — целой армией.

Кольмар закрыл ворота; на улицах Мюльхаузена читали отходные молитвы; в Базеле, из страха перед неожидан­ным вторжением, каждую ночь освещали мост через Рейн.

Швейцарцы были добрыми друзьями эльзасцев; они предоставили жителям Мюльхаузена права согражданства и молились за этот город.

В ответ Хагенбах водрузил герцогское знамя на земле, принадлежавшей Берну.

На этот раз жители Берна обратились с жалобой непо­средственно к герцогу, заявив, что они вынуждены жало­ваться на его губернатора, который делает все, чтобы оскорбить их.

— Какое мне дело до того, нравится или не нравится мой губернатор моим соседям! — отвечал герцог. — Един­ственное, до чего мне есть дело, это нравится ли он мне.

После этого швейцарцы отказались от союза с бур­гундцами и заключили договор с Людовиком XI.

Это превосходно вписывалось в расчеты Карла, кото­рому выгодно было иметь швейцарцев врагами: он наме­ревался отнять у них те кантоны, какие некогда были частью Бургундского королевства, и теперь ему был пре­доставлен предлог для вторжения.

Пока же он протянул руку, и Верхний Эльзас оказался под его властью.

Затем, продолжая осуществлять свой замысел, он добился того, что курфюрст Кёльнский провозгласил его главнокомандующим армией и защитником курфюрше­ства.

Между тем умер герцог Лотарингский.

И тогда Карл, точно так же, как прежде он пленил юного герцога Гельдернского, захватил молодого Рене де Водемона; однако он располагал лишь наследником, а не самим наследством.

Знатные лотарингские сеньоры возмутились. Он вер­нул им молодого герцога, но взамен получил четыре кре­пости.

Итак, в его руках оказались Гельдерн, так или иначе Кёльн, часть Эльзаса и четыре крепости в Лотарингии.

Ему подумалось, что этого достаточно, чтобы провоз­гласить себя королем, а став королем, он округлит свое королевство.

Возведение в королевское достоинство зависело от императора.

Но император, подлый, ничтожный и бедный, рассчи­тывая, несомненно, на брак своего сына с Марией Бур­гундской, готов был сделать все, чего желал герцог.

Была достигнута договоренность о встрече, и местом свидания избрали Мец. Король Англии и король Фран­ции были призваны направить туда своих представите­лей, чтобы они стали свидетелями того, что там про­изойдет.

Однако в момент встречи внезапно возникло затрудне­ние: герцог пожелал занять городские ворота, а заняв ворота, он смог бы ввести в Мец столько солдат, сколько ему заблагорассудилось бы; город, не доверяя герцогу Бургундскому, ответил, что располагает местами лишь для шестисот человек и что эти места уже достались сол­датам императора.

И тогда Мец был заменен Триром. Однако, вместо того чтобы помочь уладить дела, встреча привела к тому, что государи поссорились. Карл явился на нее с пышностью, которая могла подавить куда более богатого императора, чем Фридрих.

— Государь, — промолвил герцог Бургундский, скло­нившись в поклоне, — я благодарен вам за то, что вы предприняли столь долгое путешествие, чтобы оказать мне честь.

— Сударь, — отвечал Фридрих, — императоры подобны солнцу: своим величием они освещают государей даже самых отдаленных владений и тем самым напоминают им об их долге повиновения.

Чтобы выслушать это приветствие, герцог Бургундский сошел с лошади; император подал ему знак вновь под­няться в седло.

И они вдвоем, бок о бок, пересекли город Трир, пока­зывая собравшейся толпе все внешние признаки друже­ской непринужденности.

Император остановился у архиепископа, а герцог — в монастыре святого Максимина.

В переговорах, празднествах и турнирах прошла неделя.

Вот что требовал герцог: королевский титул вместе с должностью главного наместника Империи и четыре епископства: Льежское, Утрехтское, Турнейское и Кам- брейское.

Он потребовал бы и Лотарингию, если бы его не удер­живало одно особое обстоятельство: когда он, как мы уже говорили, захватил Рене де Водемона, король Людо­вик немедленно задержал племянника императора, учи­вшегося в школах Парижа.

Стало быть, мечтать о Лотарингии более не приходи­лось, по крайней мере, в данное время.

Со своей стороны, император желал женитьбы своего сына Максимилиана на наследнице Бургундии.

Максимилиану было восемнадцать лет, Марии — пят­надцать, так что по возрасту будущие супруги как нельзя лучше подходили друг другу.

Почему же тогда герцог все время медлил с этим?

Правда, сын императора получил разрешение перепи­сываться со своей невестой, однако герцога это ни к чему не обязывало: Мария обручалась уже три или четыре раза, и каждый из ее женихов получал точно такое же разрешение.

Четвертого ноября 1473 года, все, казалось, наконец-то завершилось. Герцог получил от императора инвеституру на герцогство Гельдернское и принес ему клятву верно­сти за все свои владения, подчинявшиеся Империи.

Церемония венчания его королевской короной должна была состояться на другой день.

Стены церкви святого Максимина были затянуты самыми богатыми коврами, принадлежавшими герцогу; алтари заставлены золотыми, позолоченными и серебря­ными сосудами, раки украшены алмазами и другими дра­гоценными камнями. Трон герцога был установлен чуть ниже императорского; скипетр, мантия, корона и коро­левское знамя были открыты взорам всех желающих. Помазание нового короля должен был проводить Георг Баденский, епископ Меца. Все было готово для соверше­ния церемонии, как вдруг в два часа ночи герцога уведо­мили, что накануне вечером император сел в лодку и поплыл вниз по Мозелю.

Так что герцогу пришлось остаться герцогом.

Одновременно он получил еще одно известие, которое привело его почти в такое же страшное бешенство, что и первое: ему сообщили о казни губернатора Хагенбаха.

Мы уже сказали пару слов об этом Хагенбахе, и теперь нам приходится вернуться к нему.

Это был тот самый человек, который, когда Филипп Добрый облысел во время болезни, встал у входа во дво­рец, держа в руках ножницы, и всем входящим туда обре­зал волосы до той же длины, что и у герцога.

Карл не забыл эту историю; он любил людей такого рода, которые, не смущаясь полученным приказом, точно его исполняют. Вот почему, когда швейцарцы пожалова­лись на Хагенбаха, герцог ответил им примерно так: «Какое мне дело до того, что мой губернатор не нравится моим соседям, лишь бы он нравился мне».

К несчастью для Карла, этот человек, который нра­вился ему, не умел нравиться больше никому; он уму­дрился поссориться одновременно и с простыми людьми, и со знатью: с простыми людьми — из-за того, что он обложил зерно, вино и мясо пошлиной, которую назы­вали «злым налогом»; со знатью — из-за того, что он оспаривал их право на охоту.

В городе Танн начались беспорядки по поводу «злого налога», и в связи с этим городской совет отправил к Хагенбаху четырех депутатов.

— Ах так! — промолвил он. — Ваш город не желает платить налог деньгами: что ж, он