Ольвия - Валентин Лукич Чемерис

к Борисфену, а там загудел над водами ветер, волны, что шли чередой на юг, подхватили колоду и понесли ее все дальше и дальше. Колода вертелась, качалась от ветра и волн, взлетала над водой, падала куда-то вниз, и Ольвия теперь боялась не столько тех людей в звериных шкурах, сколько Борисфена. Если волны или ветер перевернут колоду, то пойдет она на дно камнем — плавать Ольвия не умела.

Но пока все шло хорошо, и она начала понемногу успокаиваться.

«Если бы Тот, кто уничтожает волков, уже полумертвый, не оттолкнул от себя колоду на течение, не спаслась бы я», — думала она с благодарностью о том, кто так ее выручил. И еще подумала, что этот странный охотник теперь уж на том свете все-таки встретит своего сына.

Куда ее несло, она не видела, лишь слышала, как над колодой гудит свежий ветер да бьют волны, и брызги заливают ей спину. Колода качалась, и казалось, вот-вот перевернется, и Ольвия вздрагивала, ощущая, какая глубина под ней. Боялась шелохнуться, чтобы неосторожным или резким движением не перевернуть своего утлого челнка, еще крепче прижимала к себе дочь, а когда та плакала, торопливо ей шептала:

— Тише, тише… а то людоловы схватят, а то колода перевернется, а мама твоя плавать не умеет, вот и пойдем на дно…

Ветер начал будто бы утихать, и Ольвия ужаснулась: «А вдруг он подует с другой стороны и погонит колоду назад, к тому страшному берегу, к людоловам в звериных шкурах?..»

Глава восьмая

От бедного скифа к богатому и еще к более богатому…

Колода ткнулась во что-то мягкое, качнулась и затихла, словно застряла. Теперь волны покачивали ее лишь с одной стороны. Ольвия осторожно выглянула и увидела длинную песчаную косу, на которой сидели чайки…

— Ликта, нас прибило к другому берегу, — радостно зашептала она дочери. — Живы-здоровы, моя крошка. Чайки сидят спокойно, значит, здесь безлюдно…

Придерживая дочь, она перевалилась через край колоды на мокрый песок, а потом вскочила и, увязая в песке, пригибаясь, бросилась к ивняку. Бежала, и казалось, что уже свистят стрелы.

— Ну и пугливая же я стала, Ликта, — говорила она дочери уже в ивняке и сама смеялась над собой, над своими страхами. — Жаль того… несчастного скифа. Но он нас своей смертью спас — спасибо ему. Если бы не оттолкнул колоду на течение, ох, схватили бы нас проклятые людоловы!

Пеленки у Ликты были мокрые: то ли волны забрызгали, то ли сама Ликта постаралась?

— Ничего, на солнце высохнет, сейчас лето, и очень тепло. Привыкай, — шептала она и от радости, что спаслась сама и спасла дочь, улыбалась себе. — Скифские дети вон и зимой босиком бегают — и ничего. А ты, Ликта, тоже скифянка.

Вокруг царили тишина и безлюдье.

И чайки успокоились, снова уселись на косе.

Ликта начала плакать, морщила личико, гримасничала, ворочалась, пытаясь выпутаться из пеленок.

— Проголодалась, моя крошка. — Ольвия расстегнула куртку, потрогала грудь и вздохнула. — Ох, совсем пусто… Вчера как поела, так с тех пор и крошки во рту не было. Да и откуда молоку взяться после встречи с людоловами?

Ликта не унималась, нужно было что-то делать. Ольвия встала и почувствовала, как подгибаются ноги… Тошнило…

«Надо что-то съесть, — подумала она. — Хоть что-нибудь, но съесть… чтобы молоко появилось… Что-нибудь…»

Бормоча себе под нос: «Хоть что-нибудь… хоть что-нибудь», — она пошла по косе и увидела на берегу ямку с водой, а в той ямке плавала какая-то блестящая рыбка величиной с палец. Видно, во время ветра ее вынесло волной из Борисфена. Ольвия метнула руку в ямку, но рыбка оказалась вертлявой, и поймать ее вот так запросто было нечего и думать. Сперва Ольвия хватала ее одной рукой, потом обеими, уже промокла по локоть, забрызгалась, а рыбка все ускользала… Став на колени, Ольвия прорыла руками канавку от ямки к речной воде. Вода устремилась в канавку, поплыла с ней и рыбка. Ольвия перегородила канавку ладонями и схватила ее.

— Есть!! Есть!! — закричала она так радостно, словно в этой рыбке было ее спасение. Тут же на берегу она разорвала рыбешку, выбросила крохотные внутренности и, превозмогая отвращение, стараясь не вдыхать сырой запах, с трудом сжевала обе половинки. И глотала через силу, уговаривая себя: «Надо… что-нибудь надо съесть, чтобы появилось молоко». Ликта не унималась; она сунула ей в ротик крошечный хвостик, и дочь затихла, посасывая беззубыми розовыми деснами этот хвостик.

— Ну вот… И от людоловов спаслись, и рыбку поймали, — бормотала она и двинулась через косу к песчаным холмам, за которыми должна была быть долина, а за ней горы, а за горами — далеко-далеко отсюда — Гостеприимное море.

***

По песчаным холмам, заросшим ивняком и перекати-полем, она шла долго. Об опасности и вовсе забыла, думая лишь об одном: что бы еще съесть, чтобы в груди появилось молоко и можно было накормить дочь. Потому шла она механически, а глаза тем временем рыскали по сторонам в поисках чего-нибудь съедобного, но на песчаных холмах, горячих и сухих, кроме перекати-поля и ивняка, не было ничего. Припекало солнце, Ольвия начала уставать. Может, оттого, что было слишком жарко, а может, оттого, что ослабела от голода.

Миновав песчаные холмы, она направилась по долине. Слева, вся в камышах и кувшинках, тихо несла свои воды к Борисфену какая-то маленькая речушка, квакали лягушки, шумели камыши. Ольвия пошла по зеленым мягким лугам; здесь было свежее и дышалось легче. Казалось, и солнце на лугах пекло не так сильно, как на песчаных холмах.

Сколько она так шла — не помнит.

Очнулась оттого, что где-то треснула ветка.

Остановилась, испуганно прижимая к себе дочь, и лихорадочно думала: что делать? Бежать? Но куда? И от кого?

— Эй!.. — послышалось тихое позади нее, и она резко обернулась.

Из-за старой дуплистой ивы, уже наполовину усохшей, выглядывала голова, обмотанная куском ткани вместо башлыка.

— Что?.. — растерялась Ольвия.

Голова приложила палец к губам.

— Тссс!..

Ольвия в знак согласия кивнула: она, мол, понимает, что нужно вести себя тихо, и оглянулась, ища глазами ту опасность, что ей угрожала.

— Эй!.. — снова позвала ее голова из-за старой ивы и поманила пальцем: — Сюда… тсссс…

Стараясь ступать осторожно и бесшумно, Ольвия двинулась к иве, не понимая, что все это значит, но веря, что неизвестный за деревом хочет