Ольвия - Валентин Лукич Чемерис

— У меня был сын… — погодя отозвался он глухо и словно застонал: — Какой сын был…

Костер разгорелся. Он взял дрофу, нож и пошел к ручью потрошить птицу, потом долго обмазывал ее глиной, пока она не стала похожа на валек, из которого торчали кончики перьев. Вернувшись к костру, он зарыл ее в жар, а сверху наложил хвороста.

— Был сын… — вздохнул он, глядя в огонь.

Сидел сгорбившись, не снимая волчьего меха, еще ниже насунув на лоб лохматый малахай. Лишь иногда поблескивал на Ольвию тусклыми, печальными глазами, что выглядывали из его густой щетины, словно два затравленных зверька из укрытия.

— Поведай о своем горе… — мягко промолвила Ольвия. — Я, к сожалению, ничем не смогу тебе помочь, ибо сама ищу помощи и защиты, но тебе станет легче.

— О да, мужественная женщина, — после паузы согласился он. — Я уже и забыл, когда говорил с людьми в этой пустыне. Никто не интересуется моим горем. Может, потому, что в мире много горя и у каждого есть свое?

— Ты живешь в этих степях?

— Там!.. — махнул он рукой на север. — Землянка там у меня. Но я редко бываю в землянке. Я живу повсюду в степи. Меня знают как величайшего охотника на волков. О, я уничтожаю серых каждый день, а головы их складываю под дубом. Меня боятся не только волки, но и скифы. Говорят, что я не человек, а злой дух степей. Поэтому избегают встреч со мной.

«Он и вправду похож на какое-то чудище, — подумала Ольвия. — Может, именно таким, в волчьих шкурах, и представляют себе скифы злого духа степей?..»

— Боги свидетели, я не злой дух, — сам себе говорил он. — Я человек и людям не причинил никакого зла. Хоть они и боятся меня. Ни в одно кочевье не впускают. Собаками травят… Я кричу: не бойтесь… Я — Тот, кто уничтожает волков. Я — такой же скиф, как и вы.

Он умолк, тяжело дыша.

— Ты и вправду человек, — сказала Ольвия.

— Спасибо тебе, — глухо промолвил он. — Я никогда тебя не забуду, мужественная и сердечная женщина, да будет счастливой твоя дорога.

Запахло тушеным мясом. Сперва чуть-чуть, тоненькой струйкой потянуло от костра, а потом гуще, вкуснее. Ольвия сглотнула слюну, чувствуя, как голод сосет под ложечкой. Даже кони зафыркали от этого запаха, долго вертели головами и с шумом втягивали воздух, не понимая, откуда это вдруг потянуло таким ароматом.

Скиф голыми руками разворошил жар, вытащил здоровенный ком запеченной, потрескавшейся глины, перебрасывал его с руки на руку, остужая, а потом принялся ломать глину. Она отваливалась кусками вместе с перьями, обнажая нежное, дымящееся мясо. Очистив всю глину и перья, охотник разорвал тушку на две половины; большую протянул Ольвии, а меньшую оставил себе. Они молча управились с вкусным мясом, так же молча напились из ручья.

— Я слышал о Тапуре, — внезапно отозвался он.

Ольвия вздрогнула и опустила голову.

— Это великий и славный вождь! — сказал он. — О, Тапур хищен, как самый лютый волк! — В его устах это прозвучало как величайшая похвала. — Говорят, он даже самого владыку Иданфирса не боится. Когда Тапур станет владыкой Скифии, гром будет греметь в этих степях.

— Нам пора ехать, — сказала Ольвия, вставая.

Глава шестая

Пока их царь не испугается…

Прошел еще один день изнурительной тряски в седле. На ночлег остановились посреди степи, под открытым небом. Тот, кто уничтожает волков, развел костер, добыв огонь трением двух палочек, нарвал Ольвии травы. Она так устала, что едва держалась на ногах. Покормив Ликту, прижала ее к груди, свернулась клубочком на траве и тотчас уснула, грудью ощущая тепло и дочери, и костра. Тот, кто уничтожает волков, снял с себя волчью шкуру, осторожно накрыл женщину, а сам, сгорбившись, всю ночь сидел у костра в драной куртке и малахае, подкладывал хворост и настороженно прислушивался к вою в степи. Черная, глухая ночь обступила костер со всех сторон, то и дело во тьме выли волки, кричали какие-то птицы… Кони испуганно жались к огню, фыркали и беспокойно топтались.

Всю ночь Ольвии снился Тапур. Она бежала от него, а он гнался следом и кричал страшным голосом:

«Савроматам продам, савроматам!» — и превращался в волка.

Ольвия испуганно кричала во сне.

«Ха-ха-ха!.. — хохотал Тапур. — Разве ты не знаешь, что я могу оборачиваться волком? Я царь всех волков. Ты не убежишь от меня, и тебя не спасет Тот, кто уничтожает волков!»

Проснулась она оттого, что конь фыркал ей прямо в лицо. Она вскочила, с плеч сползла волчья шкура, и женщина испуганно отшатнулась, потому что спросонья привиделось бог весть что…

В степи уже серело, предрассветная свежесть пробирала до костей, и она, поборов отвращение, накинула на плечи волчью шкуру и плотнее прижала к себе Ликту. Костер едва тлел, подернувшись серым пеплом, словно и сам укрылся под волчий мех. Того, кто уничтожает волков, не было. И коня его тоже.

За два дня Ольвия уже начала понемногу привыкать к своему странному, причудливому спутнику, и без него ей стало немного не по себе в степи. Далеко на севере виднелись дымы, на кряже изредка проскакивали едва различимые отсюда всадники. Но они были далеко и вряд ли могли ее видеть, и она успокоилась.

Но вот совсем близко послышался топот копыт. Ольвия потянулась рукой к акинаку, вся напряглась. Из-за кургана вынырнул всадник в волчьем малахае и куртке. Подъехав ближе к костру, он бросил две волчьи головы и, спешившись, пустил коня, а сам подошел к полузатухшему костру и сел, сгорбившись. На нем была старая, потертая куртка, войлочные штаны. В этой куртке он был похож на самого обычного скифского пастуха, пасущего чужие табуны, и лишь малахай напоминал, что он — Тот, кто уничтожает волков.

— Что случилось? — спросила Ольвия.

— Серые волки хотели украсть наших коней, — сердито отозвался он. — Двоим я отсек головы.

Помолчали. Охотник горбился у костра, глядя в одну точку перед собой, и тяжело вздыхал, будто его давил какой-то гнет.

— Кто ты, скиф? — вырвалось у Ольвии.

— Я уже говорил: Тот, кто уничтожает волков. Так меня называют в степях. А еще — злой дух степи. Тоже так называют.

— И долго ты будешь уничтожать волков?

Он