Венская рапсодия - Юлия Дростен

«Почему я? — подумала удивленная Фанни. — Почему она возлагает ответственность на меня, а не на госпожу Шуберт?» Мастерица служила у мадам дольше всех и обладала колоссальным опытом.

Будто почувствовав сомнения Фанни, мадам обратилась к ней:

— Вы помните наш разговор на следующий день после вашего экзамена? — Девушка кивнула, и француженка продолжила: — В силу обстоятельств все происходит несколько быстрее и не совсем так, как я планировала, но я знаю, что вы справитесь, а госпожа Шуберт вам поможет, n’est-ce pas? — Она посмотрела на мастерицу, которая энергично закивала.

Доктор Штрассер объяснил Фанни, что по доверенности она может не только закупать товары, нанимать людей на работу и увольнять их, но также выступать поручителем и заключать любые сделки от имени и за счет мадам — практически как владелица дома мод. Наконец он спросил, согласна ли девушка. Та молча кивнула, все еще пораженная предложением, и адвокат протянул ей перьевую ручку с просьбой подписать документ.

— Благодарю вас за доверие, мадам, — торжественно сказала Фанни. — Я приложу все усилия, чтобы руководить домом мод в вашем духе. — Она расписалась, и адвокат убрал документ в папку.

— Чтобы все было в порядке, я уже сегодня передам доверенность в суд.

— Позволят ли нам навещать мадам Моро в замке Карлштейн? — спросила Эльфрида Шуберт.

— Боюсь, что такой возможности не будет, — ответил адвокат. — Но вы можете ей писать. С вашего позволения, мадам, если вы хотите лично поставить в известность подчиненных, то пора это сделать.

Француженка кивнула, и все четверо поднялись. Мадам на прощание пожала руку Фанни и Эльфриде Шуберт.

— Au revoir, mesdames[60]. Я знаю, что вы достойно меня замените.

Глава шестнадцатая

Крепость Перемышль и Вена, 1915 год

Голод не давал Максу заснуть. Мысли постоянно крутились вокруг еды. В мечтах он видел вкуснейшие блюда, ощущал их запах и вкус, они казались почти настоящими — но, увы, лишь почти…

С тех пор как русская армия во главе с генералом Селивановым взяла крепость в осаду, поставки провизии в Перемышль прекратились. Только самолеты императорских и королевских воздушных сил по-прежнему сбрасывали почту.

В двойном кольце крепостных стен жило сто тридцать тысяч человек, включая коменданта и гражданских. Уже четыре месяца и шестнадцать дней им не хватало продовольствия. Дело дошло до того, что в день люди получали 250 граммов хлеба с березовой корой.

У Макса болел желудок. Во рту ощущался неприятный металлический привкус. Кальман стал раздражительным и беспокойным. Одним движением он откинул грубое шерстяное одеяло и сел на тонком соломенном матрасе. Ему было холодно, хотя он не снимал формы. Макс нащупал портупею, лежавшую вместе с фуражкой и шинелью в ногах кровати, и надел ее. Затем он скользнул ногами в сапоги, набросил шинель, надвинул на лоб фуражку и вышел из бетонного сооружения, служившего спальней ему и еще пяти штабным офицерам.

На улице было невыносимо холодно, но буря, которая еще днем неслась с Карпат, прекратилась. Максу показалось, что температура ниже минус двадцати, хотя он стоял во внутреннем дворе первого форта, расположенного в восточной части крепости. Фортов было более сорока, и вместе они составляли укрепление, образовавшее кольцо вокруг городка Перемышля.

Кальман поднял воротник шинели и направился в угол двора. Снег скрипел под сапогами, переливаясь в лунном свете. Макс прислонился к бетонной стене между казематом и уборной и достал из кармана кисет с табаком. С трудом развязав его окоченевшими пальцами, он вынул наполовину выкуренную самокрутку и зажигалку, зажег окурок и глубоко затянулся. Его тут же затошнило: смесь из травы, листвы, мелко порубленной коры и остатков табака пришлась не по вкусу пустому желудку. Но Макс продолжил курить. Тошнота была лучше голода.

С рассвета до сумерек в форте велась лихорадочная деятельность, сопровождающая любые военные действия. Но с наступлением темноты безнадежные и бессмысленные попытки прорыва совершенно истощенной 23-й венгерской дивизией гонведа[61] гораздо более сильной русской осады прекращались. Крепость погружалась в атмосферу свинцовой тяжести.

Думая о том, что в тот день тысячи его венгерских соотечественников снова пали по ту сторону валов, Макс испытывал почти что стыд. Как штабной офицер коменданта, он был обязан готовить приказы и оценивать результаты проведенных военных операций; ему не было необходимости покидать безопасную крепость.

Дверь уборной открылась, и оттуда вышел солдат. Увидев Макса, он отдал ему честь, блеснув глазами в слабом свете луны. Макс заметил, что парень с завистью посмотрел на его окурок. Поколебавшись, он протянул солдату остаток самокрутки и отмахнулся, когда тот начал его преувеличенно благодарить. Внезапно раздался пронзительный долгий вой.

— Волки, — сказал Макс. Голоса этих тварей вызывали у него еще большее отвращение, чем стальной грохот минометов и прочих орудий.

— Они следуют за барабанами, — мрачно ответил солдат. — Завтра в бинокль мы снова увидим кости и обрывки мундиров.

Макс знал, что тот имеет в виду. После каждой битвы из лесов выходили хищники, чтобы растерзать павших и добить раненых. Этой немилосердной зимой у подножия Карпат защитники крепости не могли предать земле погибших товарищей из-за риска быть застреленными вражескими снайперами.

Солдат сделал последнюю затяжку и бросил крошечный окурок в снег. Снова отдав честь, он исчез в казарме.

Вновь раздался ненавистный вой. Макс нащупал рукоять пистолета и посмотрел в сторону пункта наблюдения, высившегося между двумя орудийными башнями на крыше каземата. На куполе виднелась глубокая выбоина, оставленная гранатой. Однако сталь толщиной восемь сантиметров выдержала. Во время боя двое наблюдателей стояли под защитой купола близ амбразур и корректировали огонь артиллерии, расположенной в орудийных башнях. Возможно, при определенной удаче Максу удалось бы точным выстрелом уложить через амбразуру пару кровожадных хищников под стенами крепости.

Он добрался до пункта наблюдения и начал через амбразуру высматривать цель в подзорную трубу. Ему удалось разглядеть волков. Семеро зверей бежали по равнине. Они остановились у темной неподвижной тени на снегу и набросились на жертву со всех сторон. Урча и поскуливая, волки вырывали из трупа куски мяса. Макса охватила ярость, он вынул пистолет и прицелился. Однако выстрела не последовало. Тратить пули не имело смысла: было темно, и звери находились далеко.

Когда за спиной у Макса хлопнула дверь, он резко повернулся и мигом взял под козырек. Вышедший на улицу человек с мерцающей масляной лампой был не кем иным, как главнокомандующим крепости, генералом инфантерии Германом Кусманеком фон Бургнойштедте-иом, который за упорное противостояние русским получил прозвище «перемышльский лев».

Уже более четырех месяцев