Елена Глинская. Власть и любовь. Книга 1 - Александр Михайлович Козлов

своих мест, готовые покинуть заседание в знак протеста. Их тяжелые парчовые одежды шелестели при движении, а глаза метали искры ярости. Казалось, что еще немного — и уже не в Золотой палате, а в государстве разразится настоящая буря, предвещая смуту.

Но в этот критический момент митрополит Даниил, до этого следивший за дебатами со спокойным видом, величественно поднялся со своего места. Его облачение переливалось в свете свечей, а голос, усиленный эхом палаты, прозвучал как глас разума:

— Братья мои, время идет! Коли ныне не сотворим решения, мы само венчание под угрозу поставим, а сие означает — посеять смуту в державе. Сами ведаете, каким уроком она может обернуться тогда.

Его слова, как холодный душ, отрезвили разгоряченные умы. Бояре один за другим начали возвращаться на свои места, понимая правоту митрополита.

Еще некоторое время думцы не могли прийти к единому мнению, но в конце концов большинство из них высказались в поддержку назначения Михаила Глинского и Ивана Телепнева-Оболенского советниками при малолетнем Иоанне IV.

Василий Шуйский первым нарушил тишину.

— Пусть так и будет, — произнес он неторопливо и тяжелым взглядом посмотрел на правительницу, — но ведай, великая княгиня, что творим мы сие токмо ради мира державного и грядущего венчания нашего юного государя.

Елена Глинская поблагодарила его едва заметной улыбкой. Затем медленно поднялась со своего места.

— Да будет так! — твердым голосом сказала она. — Пусть сии достойные мужи пособляют мне в правлении державой до совершеннолетия нашего государя!

Великая княгиня, сохраняя величественную осанку, кивнула дьяку, и тот, развернув свиток с грамотой, начал читать ее нараспев, как того требовал церемониал. В зале воцарилась абсолютная тишина, прерываемая лишь мерным голосом чтеца.

— Божией милостью мы, Елена, великая княгиня Московская, объявляем волею своею и властью…

В палате стало тихо настолько, что было слышно, как капает и шипит воск в подсвечниках.

— …назначаем Василия Васильевича Шуйского первым опекуном при малолетнем великом князе, хранителем его престола при приеме иностранных послов и главой опекунского совета…

Иван Шуйский стиснул зубы. С каждым словом, произносимым дьяком, его лицо багровело от гнева, пальцы, крепко сцепленные в замок, побелели от напряжения, а желваки на скулах ходили ходуном. Он с трудом сдерживался, чтобы не вскочить с места и не высказать все, что думает об этом назначении брата.

Семен Бельский нетерпеливо откинулся в кресле и подумал: «Ну, теперь хоть вся правда открылась. Шуйский задумал хитроумную и опасную забаву».

Когда чтец умолк, в зале повисла тяжелая пауза, и никто не решался ее нарушить.

С позволения великой княгини Михаил Глинский и Иван Телепнев-Оболенский заняли свои новые места по обе стороны от трона. Их позы были полны достоинства и уверенности, и они явно наслаждались моментом триумфа. Глинский, с его надменным взглядом, словно говорил всем своим видом: «Теперь власть в наших руках». А Телепнев-Оболенский, хоть и старался сохранять спокойствие, не мог скрыть победной улыбки.

Эта новая расстановка сил при дворе — не простая формальность, а коренной перелом в балансе власти. Теперь два новых советника фактически становились правой и левой рукой малолетнего правителя, получая возможность влиять на все ключевые вопросы великого княжества.

Бояре переглядывались между собой, пытаясь угадать, как отреагируют Иван Шуйский и его сторонники на это назначение.

Сам Василий Шуйский, хоть и сохранял внешнее спокойствие, понимал: его положение теперь крайне уязвимо, и ему предстоит балансировать между соперничающими группировками, чтобы сохранить власть.

Когда последнее слово указа прозвучало и заседание пришло к логическому завершению, боярская знать начала подниматься со своих мест. Их движения были неторопливыми, но в каждом жесте читалось напряжение. Одни покидали зал с надменным видом, другие — с затаенной злобой, третьи — с явным облегчением.

Елена Глинская покинула Золотую палату в сопровождении купцов Морозовых, о чем-то непринужденно с ними перешептываясь.

Михаил Глинский и Иван Телепнев-Оболенский последними встали со своих мест у трона в Золотой палате. Их походка стала увереннее, а взгляды — повелительнее. Они шли плечом к плечу, как два могучих столпа новой власти, и каждый их шаг по каменным плитам пола звучал подобно удару молота по наковальне — громко и неотвратимо. Именно такой сценарий для них придумала правительница, и она строго-настрого предупредила о серьезных последствиях, если кто-нибудь из них отклонится от написанного хоть на йоту.

— Ну, что скажешь, Михаил Львович, — негромко произнес Телепнев-Оболенский, — не мнится ли тебе, что великая княгиня научилась править мужами лучше, нежели иные искусные воеводы войском управляют?

— А ты, Иван Федорович, уже успел оценить ее воеводский талант? — усмехнулся Глинский.

— Лишь, как понуждать старых ратников по струнке шагать, — не остался в долгу молодой советник.

— Что ж, доколе сия струнка наверх нас ведет, не грех и пошагать, — философски заметил старый советник.

На следующий день Кремль гудел, как растревоженный улей. Дьяки в парчовых кафтанах, сопровождаемые вооруженной стражей, обходили все палаты, зачитывая новый указ. Их голоса эхом разносились по коридорам, возвещая о назначении двух советников.

Бояре, собравшись в своих покоях, перешептывались, обменивались многозначительными взглядами и строили предположения о будущем. Некоторые из них, особенно сторонники Шуйских, сжимали кулаки от бессильной ярости. Другие, более прагматичные, в основном из числа приверженцев Бельских, уже прикидывали, как использовать новое положение дел в свою пользу.

Через день по всему Кремлю зазвонили колокола, возвещая о предстоящем венчании Ивана IV на великое княжение. Их гулкий звон разносился над Москвой, заставляя горожан бросать работу и смотреть на золотые купола Успенского собора, где будет проходить церемония. В воздухе витало предчувствие перемен: никто не знал, что готовит будущее, но все понимали, что прежняя жизнь уходит в прошлое, уступая место новым временам, новым людям и новым порядкам.

В это время судьба русского великокняжества висела на волоске: одно неверное решение могло привести к катастрофе. Но пока что новая власть, олицетворяемая Глинским и Телепневым-Оболенским, казалась такой же прочной и нерушимой, как и кремлевский камень, на котором они стояли.

Глава 35

Шуйский ищет правды нить,

Может все Аким открыть.

Надо что-то предпринять —

Тайну срочно удержать:

Век свидетелю пресечь,

Чтоб с престола не слететь!

Михаил Глинский нервно прохаживался по своим кремлевским покоям, погруженный в тяжелые раздумья. Его взгляд то и дело останавливался на резных окнах, за которыми виднелся дворцовый сад. Среди множества государственных дел, требовавших его внимания, оставалось одно незавершенное, которое особенно тревожило князя.

Будучи в курсе всех подробностей убийства княгини Авдотьи Шуйской, мысли его напряженно вращались вокруг