Елена Глинская. Власть и любовь. Книга 1 - Александр Михайлович Козлов

в ней хранились богослужебные облачения и священные сосуды. Воздух наполнял аромат ладана и старых книг. В углу, рядом с большим столом, накрытым белоснежной скатертью, стоял простой стул с резной спинкой — его принес монах специально для великой княгини, и его положение, чуть выше остальных лавок, подчеркивало ее особый статус. На сиденье лежала свежая льняная ткань, а резной узор на спинке стула слегка поблескивал в приглушенном свете, создавая впечатление благоговения.

Два высоких шкафа, украшенных искусной резьбой, занимали почти всю стену. Между ними стояли простые деревянные лавки, покрытые грубой тканью. На одной из них с гордой осанкой расположился митрополит Даниил. Напротив него, на другой лавке, с подчеркнуто безучастным видом сидел Телепнев-Оболенский, хотя его напряженная поза выдавала внутреннее беспокойство.

Елена Глинская решила не тратить время и сразу перешла к сути дела:

— Высокопреосвященнейший владыка, в сии дни, когда Боярская дума мешкает с решением о назначении советников моему сыну-государю, меня гнетет твое нежелание стоять за меня и поддерживать в трудную годину.

— Церковь Божия вовеки была опорой державы, я служу верой и правдой и ратую за благо Церкви и государства, но не за узурпаторов, — сухо ответил митрополит.

— Ах, так вот оно что! Позволь напомнить, что все церковные земли и имения находятся на государевой службе, и я намерена сей порядок укрепить. Отныне все церковные доходы и расходы будут проходить через государеву казну. Всякое крупное поступление и расходование средств должно быть со мной согласовано.

— Но сие противоречит традициям! — в голосе Даниила по-прежнему звучала твердость, свидетельствующая о его уверенности в своей непоколебимости.

— Времена меняются, владыка. Государство должно ведать, на что расходуются средства, собранные с наших подданных. К тому же, я задумала масштабное строительство в Москве — Китай-городская стена потребует немалых ресурсов.

— А как же церковные земли?

— Все земельные пожалования и передачи отныне будут твориться только с моего соизволения. Более того, я повелю провести перепись всех церковных владений и установить надзор над их использованием.

— Сие неприемлемо, — усмехнулся митрополит, но в глазах его мелькнуло беспокойство. — Церковь должна иметь самовластие в таких вопросах.

— Неприемлемо для тебя, святой отец. А для державы — насущно потребно. Ты либо поддержишь сии меры, либо я сыщу иного человека, коий будет более сговорчив, — надавила великая княгиня, чувствуя, что митрополит уже не настолько силен удерживать свои неприступные бастионы.

Она тяжело вздохнула, словно смиряясь с неизбежным, и продолжила:

— Еще же, пресветлый владыка, помышляю об изъятии доли церковных богатств.

— Сие невозможно! — повысил голос митрополит Даниил. — Церковь никак не может остаться без своих стяжаний? Чем станем мы без наших сокровищ? Какова участь церкви тогда?

— Церковь станет крепче, коли будет частью державы, а не противиться ей. Ты ведаешь, что многие монастыри и епархии в нужде пребывают. Я готова помочь им, но только если ты будешь поддерживать меня — во всем! — последние слова великая княгиня произнесла с особой интонацией.

Митрополит с минуту смотрел на нее, не проронив ни слова. Затем опустил голову и посмотрел на правительницу исподлобья:

— Какие гарантии ты даешь?

— Обеты мои просты: церковь свою главную власть и льготы сбережет, но ежели ты подчинишься мне. Помысли же о судьбе церковной. В силах ли ты свое влияние удержать, коли супротив меня пойдешь?

— А коли откажусь?

— Тогда я созову Боярскую думу и предложу вопрос о твоей годности к сану митрополита. И не мысли бежать — все дороги будут под надзором.

— Разве мыслимо митрополита в кандалы обречь? — лицо Даниила покрылось красными пятнами, проступившими через искусственную бледность. — Кто посмеет руку поднять на главу церкви?

— Искателей занять твое место и верно мне послужить — множество, святой отец. Потому прими мое предложение и прекрати отпираться. А старания свои покажи на совете думцев — пособи им скорее принять назначение советников.

— Невозможно сие!

— А ты постарайся!

— Или?

— Или жить начнем по новым правилам, весьма для тебя невыгодным. Поразмысли же хорошенько, прежде чем отпираться.

— Ты прибегнула к низменным ухищрениям, княгиня.

— Власть же и есть нечистая забава, владыка, и либо ты следуешь моим уставам, либо…

— Я уразумел, — перебил митрополит и опустил глаза. — Я согласен.

— Молись за меня, святейший митрополит Даниил, — торжествующим тоном произнесла Елена и, поднимаясь, взглядом указала Телепневу-Оболенскому идти к выходу.

Митрополит тоже поднялся, но не стал провожать великую княгиню. На пороге она обернулась и негромко добавила:

— Молись искренне, владыка, поскольку отныне ты — мой!

Елена Глинская ушла, оставив Даниила наедине с его унижением. Митрополит понимал, что с этой минуты его жизнь изменилась навсегда: ему уготовлена роль пешки в игре великой княгини, и пути назад уже нет. Но самое страшное в том, что она действительно могла осуществить все свои угрозы. Теперь его судьба оказалась в руках этой сильной и волевой женщины, которая доказала, что ради власти готова пойти на все.

Глава 34

Княгиня Глинская решила

И двух советников объявила!

Глинский с Телепневым у трона сидят,

Надменно оттуда на всех глядят.

Бояре шушукаются за спиной:

«А дале что с родной стороной?»

На второй день заседания Боярской думы споры разгорелись с новой силой. В просторной Золотой палате, освещенной множеством свечей в массивных серебряных канделябрах, снова собрались все члены высшего совета. Бояре в богатых парчовых одеждах, с тяжелыми золотыми цепями на шеях, сидели на своих местах. Их голоса эхом отражались от каменных стен, украшенных гербами знатных родов.

Рядом с троном, как и в первый день, на почетных местах восседали великая княгиня Елена Глинская и митрополит Даниил. Поодаль от них, по разные стороны, Михаил Глинский и Иван Телепнев-Оболенский разместились там же, что и двумя днями ранее. Когда поднимались особенно острые вопросы, оба советника переглядывались между собой, словно сверяя позиции. В такие моменты их жесты становились более сдержанными, а взгляды — более пронзительными. Они часто обменивались короткими, почти незаметными для других, знаками согласия или несогласия, демонстрируя, что действуют как одна команда. Елена Глинская удовлетворенно улыбалась, давая понять обоим, что довольна их поведением.

В углу палаты писцы торопливо записывали все важные решения, которые принимались большинством голосов. На столах лежали раскрытые фолианты с законами, свитки с докладами из приказов, карты и грамоты.

Несмотря на богатство убранства и торжественность обстановки, атмосфера в палате сохранялась напряженной. Бояре понимали, что от их решений зависит не столько будущее государства, сколько их собственное, и каждый стремился отстоять свою точку зрения, не уступая оппонентам