Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1 - Жорж Тушар-Лафосс

На другой день после обедни, Людовик ХIII, отправившись к матери, принял у нее в кабинете в присутствии этой государыни брата, который прибыл в Люксембург по извещению кардинала. Мы приводим буквально текст протокола, составленного по этому случаю.

«Восьмого дня мая, король, будучи в Париже, в своем замке Лувре, в кабинете королевы-матери, в присутствии кардинала Ришельё, хранителя печати Марилльяка, маршала Франции Шомберга и секретарей Валль-о-Клерк и Боклэра; его величество сидя в кресле, в мантии и шляпе и имея под ногами бархатную подушку, принял Монсье. Его высочество, без шпаги и шпор, отдав шляпу маршалу Шомбергу, счел обязанностью стать на колени на упомянутой подушке, в чем воспрепятствовал король его высочеству, хотя принц и настаивал на этом. Тогда король снял шляпу, принц сложил руки, которые его величество взял в свои, а хранитель печати сказал: «Ваше высочество приносите королю, нашему государю, присягу по поводу герцогств – пэрств Орлеанского, Шартрского и графства Блоа, полученных в удел от его величества. Вы обещаете и клянетесь его величеству в верности, повиновении и службе, какими верный и добрый вассал обязан своему государю, против всех, без малейшего исключения, а также и в том, что в упомянутых герцогствах и графствах никому из своих подданных не дозволите ничего противного службе его величества и будете сохранять его права во всем и везде. Во всем этом вы клянетесь». Его высочество отвечал: «Да, и от чистого сердца». Тогда король обнял и поцеловал его.

В тот же самый вечер супруга Гастона почувствовала позывы к родам: при этом известии Людовик ХIII удалился в свой оружейный кабинет – обыкновенное его убежище, когда он выпадал в мрачное настроение, духа. Король около двух часов предавался своим черным мыслям, когда кардинал отворив дверь, бросил в кабинет слово, заставившее короля подскочить на кресле:

– Государь! родилась принцесса, воскликнул Ришельё с одушевлением.

– Слава Богу! отвечал радостно король, подбегая к министру и обнимая его.

– Да, государь, ибо с этого дня Гастон перестает быть опасным – отец Луизы Орлеанской вступает в ряды подданных.

– Необходимо суметь поддерживать его там железной рукой. Когда вы вошли, я думал о гибельных последствиях подобного события. Мысль моя, стараясь проникнуть мрак будущего, начертала мня все роковые последствия бесплодия моего ложа… Я видел, продолжал король с неподвижным суровым взглядом: – я видел многочисленный ряд принцев Орлеанского дома… Они царствовали, кузен, царствовали.

– Но большая ли от этого была радость для народа?..

– Их приветствовали с восторгом… пажи, казалось, заботились только о царствовании… А вы знаете, кузен, прибавил Людовик с грустной улыбкой: – вы знаете, что значит царствовать.

Отлично знаю, государь, и не могу не вывести заключения, что Франция не сделает ни шагу к этой младшей линии, которой вы так опасаетесь. Верьте мне, всем нациям на земле известно из опыта, что значат поколения, вновь вступающие на царство: история полна обещаниями и клятвами, которые они дают – заботиться только о счастья народа; но не надобно оборачивать страницы.

– Пойдем навестить Мадам, сказал король вставая.

Кардинал последовал за ним.

Через несколько дней после родов супруги, герцог Орлеанский, отец не весьма довольный, отправился в Ла-Рошель; а смерть Мадам от родов не замедлила уничтожить надежды наследственности, которые возникли было в душе его. Гастон, мало сожалел об этой принцессе, достойной лучшей участии лучшего супруга.

Принц основал свою главную квартиру на равнине Эстре, откуда по личному повелению государя, он должен был ограничиваться наблюдением Ла-Рошели, когда жители этого города с высоты укреплений, увидели английский флот, шедший к ним на помощь. Океан был покрыт разной величины судами; в воздухе развевалось множество флагов, развертывая по ветру блестящий герб Англии, в то время как на вершинах мачт более мелкие вымпелы грациозно волновались на чистом фоне неба. Эскадра эта, под начальством великолепного Бэкингема, представляла роскошное зрелище, мало совместимое с необходимостями войны: щегольские уборы офицеров, изящный стол, музыка на кораблях, все это, по-видимому, скорее приготовлялось к веселым празднествам, нежели к ряду убийственных сражений и которых должно было ожидать. Генералиссимус был в богатом костюме, драгоценная его шпага висела на портупее, на которой был вышит алмазными буквами вензель Анны Австрийской. На роскошных своих обедах в виду французских берегов, он всегда говорил как влюбленный, и редко как воин; а если иногда и заводил речь о сражениях, то лишь со страстным увлечением хвастуна, который в благосклонности королевы видел награду несомненной победы. Узнав о таком порядке вещей, наши молодые офицеры назвали британскую армию флотом Клеопатры; но фаворит слишком доверчивого Карла I вскоре показал, что не был ни Антонием, ни Цезарем.

Французские войска, собранные на острове Ре, еще неготовые к его полной защите, должны были допустить Бэкингема высадиться на этом пункте, и заперлись в Сен-Мартене. Если бы в этот первый момент осада была поведена энергично, то плохо вооруженная крепость со слабым гарнизоном могла бы быть взята без затруднения. Королевская армия под стенами, Ла-Рошели, встревоженная близостью неприятеля, продолжала бы блокаду с большим затруднением; вероятно даже, что она сняла бы ее. Одна только хитрость Ришельё была способна устранить эту крайность; может быть это самая замечательная черта в характере коварного кардинала.

Прежде еще высадки английских войск кардинал знал, что главные их усилия обратятся на остров Ре; на это указывали самые простые правила тактики. Поэтому его эминенция чувствовал, что все его замыслы относительно Ла-Рошели должны рухнуть, если порт Сен-Мартен попадет в руки неприятеля. К несчастью не было возможности подать ему помощь: кардиналу необходимо было десять дней чтобы прибыть с королем в лагерь Эстре, снабженный всеми запасами, не достававшими еще в армии. Первый министр, не слишком-то советовавшийся с Людовиком XIII о государственных делах, имел, однако же, с ним совещание по этому щекотливому предмету; беседа была продолжительная и оживленная.

Королева, уединившись по обычаю в свою ванную комнату, мечтала о быстро блеснувшем и исчезнувшем счастье, как вдруг легкий стук раздался у ее двери. Она позволила войти и с неописанным удивлением увидела кардинала, своего злейшего врага, который не приближался к ней уже полгода.

Умоляю, ваше величество, сказал он: – и не гневаться на меня, за то, что я осмелился войти без доклада; мне крайне необходимо говорить с вами наедине, а как трудно удалить вполне слуг при встрече, которая может возбудить их любопытство…

– Не думаю, чтобы у нас с вами была какая-нибудь тайна; проговорила королева гордо, но с живейшим волнением.

Умоляю, ваше величество, выслушать и, может быть, ваши