Девочка с косичками - Вильма Гелдоф

– …у Мауэрмюр, на набережной Яна Гейзена…

– Там ее арестовали, – заканчивает мама Графстра.

И вот слова прозвучали. Теперь это правда.

Я онемела. Даже шевельнуться не могу.

Мама Графстра кладет руку мне на плечо, но я отталкиваю ее, потому что иначе разревусь.

Трюс роняет голову на руки и всхлипывает:

– Только не Ханни!

Мама Графстра обнимает ее. Это она зря: рыдания только усиливаются.

Я плачу где-то внутри и дышу глубже, чтобы слезы не вырвались наружу.

Нельзя нам плакать. Надо что-то делать!

– Нам нужен план, – дрожащим голосом говорю я Трюс. – Поедем в главный штаб.

Трюс приподнимает голову, вытирает слезы.

– Да, – говорит она. – Да.

Она медленно встает и заключает маму Графстру в долгие объятия.

– До свидания, девочки, – говорит та. – Пожалуйста, будьте осторожны.

Она дает нам с собой по половинке тонкого бутерброда, и, несмотря на комок в горле, мы съедаем их, как можно медленнее.

Мы едем в главный штаб Сопротивления в Бентфелде. Впервые.

Дверь открывается, в лицо бьет запах кабака. К нам склоняется командир ВВ с толстой сигарой во рту. Я в отвращении отшатываюсь: изо рта у него несет кислым пивным духом.

– Да, мы уже слышали, – говорит он, когда Трюс называет имя Ханни. – Не повезло ей, однако!

Мы молча смотрим на него.

– Но борьба продолжается! – кричит из-за его спины пьяный голос. – В память о Ханни!

– В память о Ханни? – Трюс разевает рот от изумления. – Вы не собираетесь ее выручать?!

– Сволочи! – кричу я. – Сволочи! Вы ничуть не лучше фрицев!

Я все кричу и кричу, пока Трюс не выволакивает меня наружу.

Мы едем в наш штаб в переоборудованном судне на канале Лейдсеварт под Хемстеде. Слава богу, Франс на месте. Он разражается громкой руганью: до него новость еще не дошла, но он смутно беспокоился, потому что Ханни не пришла за гранатой.

– Вы знаете, куда ее увезли?

Мы качаем головами.

– Я объявлю тревогу, – говорит он. – Вы соберите ребят. Сегодня в час дня… Хотя нет, к часу не успею. Давайте в два, здесь.

Мы объезжаем весь город, чтобы найти наших. К двум часам Франс уже знает, что Ханни допросили в казарме Рипперда.

– Но сейчас ее держат тут. – Он разворачивает на столе карту Харлема и щелкает по ней пальцем.

– Где? – не понимаю я.

– Здесь, на Дрейфе, в бюро вермахта.

– Т-т-там, где раньше б-б-был ресторан? – уточняет Румер.

Франс кивает.

– Да, в том здании. Завтра в десять утра ее перевезут в Амстердам, на Евтерпастрат. Значит, ее вывезут из города по этой… – он снова стучит по карте, – или этой дороге.

Дав хорошенько рассмотреть карту Виллемсену с Румером, над ней склоняемся мы с Вигером и Трюс. Дрейф. Это неподалеку от нашей старой штаб-квартиры в доме Мари Андриссена. Тот район мы знаем как свои пять пальцев.

Франс указывает, на каких выездах из города завтра будут стоять Виллемсен и Вигер, а на каких – мы с Трюс и Румером. Я киваю. Пока этого достаточно. За это можно ухватиться. Я убеждаю себя, что все получится. Ведь мы снова действуем слаженно, и я доверяю каждому.

– Румер спрячется, – продолжает Франс. – Если Ханни повезут по вашей дороге, вы с Трюс остановите автозак и возьмете солдат под прицел. Румер займется Ханни. А вы обеспечите ей безопасный отход, любыми средствами.

На Дрейфе Румер прячется в кустах, а мы с Трюс снова изображаем болтающих подружек. К счастью, на улице тихо, потому что выходит у нас плохо. Без нервов в нашей работе не обойтись, но на всякой операции в какой-то момент я начинала верить в успех и успокаивалась. Сейчас мне это не удается, совсем. Все, что я чувствую, – страх.

Обычно мы перекидываемся с парнями дурацкими шуточками, просто чтобы расслабиться. Но в этот раз все как натянутая струна. Мы лишь повторно прошлись по плану, без единого лишнего слова.

– Не могла же Ханни просто попасться в полицейскую западню? В жизнь не поверю! – говорит Трюс. – Ее кто-то сдал – слишком уж многое ей известно.

– Но кто?

– Какой-нибудь предатель из полиции. Таких пруд пруди.

– Или она все-таки въехала прямиком в ловушку. Не заметила от усталости, – помолчав, говорю я. – Как я вчера.

– Да, – соглашается Трюс. – Усталость – хуже всего.

Мои слова доходят до нее только несколько минут спустя.

– Как ты вчера? – переспрашивает она.

Я киваю. Сегодня я спрятала волосы под косынкой.

– Но с Ханни все обойдется, – вслух говорю я.

– Все обойдется, – повторяет Трюс.

И мы умолкаем.

Я жду, опершись на велосипед. Слишком слаба, чтобы так долго стоять без поддержки. Слишком устала, чтобы много говорить. Я ищу взглядом черный автомобиль, в котором перевозят заключенных. Его все нет. Уже десять утра. Мы прислоняем велосипеды к изгороди. Садимся на тротуар. Одиннадцать часов. Румер выползает из кустов со словами: «Что-то случилось, т-так не д-должно быть». Полдень. Если машина направилась по другой дороге, нам бы уже сообщили. Половина первого.

– Смотрите – Виллемсен, – вдруг говорит Трюс.

Старик медленно едет к нам по Дрейфу. Его лицо непроницаемо. Он молчит.

– Что? – не выдерживает Трюс. – Что?

– Скорее всего, ее уже переправили, – кашляя, говорит он. – Прошлой ночью.

– Нет! – ужасаюсь я. – С чего вдруг?

Мимо, толкая грохочущую тележку, проходит группка женщин. Не найдя в себе сил сменить тему, мы просто молчим, ожидая, пока они удалятся.

Виллемсен рассказывает, что фрицы нашли у Ханни не только здоровенную пачку «Де Вархейд», но и пистолет. Это ему только что сообщил Франс.

– А Франс уверен, что ее отвезли именно на Евтерпастрат? – спрашивает Трюс.

Виллемсен неуверенно морщится.

– Могли и в тюрьму на Ветерингсханс[71].

– Ах, ну почему же нас не было с ней, когда она попалась! – вздыхаю я. – Мы бы приставили фрицам пистолеты к виску!

– Это уж точно, – мрачно соглашается Виллемсен.

39

Но всегда может быть хуже.

Тем вечером, доставив несколько писем в Харлем-Норд, я заезжаю к тете Лене. Та сообщает: мама сейчас в Амстердаме, у бабушки с дедушкой, но сколько она там пробудет, неизвестно. Моя б воля, я бы тотчас же туда рванула, но нельзя: поиски Ханни важнее. Тетя Лена наливает мне большую тарелку супа – из картофельных очистков, сил от такого не прибудет, – но я выхлебываю все до последней капли и вылизываю тарелку. Только когда я уже собираюсь уходить, тетя Лена вручает мне письмо. Письмо ли? На ощупь конверт кажется пустым.

На тропинке вдоль Спарне я открываю его. Внутри всего лишь записка на пару строк, ничего больше.

18 марта 1945 г.

Фредди!

Тебе, конечно, известно, что немцы отомстили за ту ликвидацию. Стейн был среди казненных.

Отца заставили смотреть.