Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи

его, Куен приходилось откидываться назад и приседать. Жгут тянулся и тянулся без конца. Лицо Куен покрылось испариной. Дон, внимательно наблюдавшая за ней, не могла удержаться от восхищения — ну и молодец!

Темная патока стала совсем белой, и тогда ловкими, точными движениями Куен уложила жгут на поднос. Оставалось теперь лишь разрезать его на кусочки, и конфеты готовы.

В тот же день к Куен пришла старая мать Куэ с внучкой за спиной. Она договорилась с Куен, что будет брать конфеты на продажу. Жалея несчастную старушку, Куен давала ей конфеты в долг, и та расплачивалась за очередную порцию после того, как продавала предыдущую. Приходя за конфетами, старушка каждый раз говорила о внучке, вспоминала Коя. О работал теперь на плантациях Мати и нет-нет да и присылал ей пару хао. Однажды прислал даже платье девочке.

По вечерам, сидя у котлов с цветочным настоем и болтушкой для свиней, Дон вполголоса рассказывала Куен разные истории из жизни их села. Вдовой Дон стала несколько лет назад. Был у нее сын, но вскоре после смерти мужа он заболел, и не успела она опомниться от первого удара, как пришлось хоронить и сына. В деревне говорили, что, видно, отец сильно любил сына, потому и забрал его к себе. При воспоминании о сыне Дон всякий раз не могла удержаться от слез. Но слава богу, у нее были еще сильные руки, которые ни минуты не бывали без дела: она все время работала по найму не в одной, так в другой семье. Этим они с матерью и жили.

Вообще-то Дон была молчалива, хоть и знала немало разных историй. Бывало, работает целый день и слова не проронит, пока ее не спросят о чем-нибудь. Да и отвечать начнет — вся краской зальется. Многие считали Дон придурковатой, однако, слушая ее, Куен убеждалась, что эта женщина была совсем не глупа. К тому же она много повидала на своем веку. Дон рассказала Куен, что Нгует, дочь депутата Кханя, неизвестно почему прервала вдруг учение и вернулась домой. Как-то Дон видела ее во дворе: лицо зеленое, вся какая-то отекшая, словно после родов. Соан теперь целыми днями ухаживает за ней. Дао тоже теперь к ней приставлена. А перед этим они с хозяйкой ездили в Ханой — забрать Нгует из французской больницы, где она пролежала полмесяца. Сейчас Нгует целыми днями лежит в постели и плачет. Мать то и дело заходит к ней в комнату. Закроются вдвоем и все говорят, говорят о чем-то. А как-то раз сам депутат к ней пришел, да как начал орать. Люди было сунулись туда, так он их чуть с лестницы не спустил. Соан шепнула по секрету Дон, что Нгует, кажется, нагуляла себе живот в Ханое. Родители заплатили доктору и сделали аборт. А узнали все от той же дотошной Дао. Когда приехали в больницу, она успела расспросить нянечку, что с Нгует. Та и говорит: «Греха они не боятся. Не дали ребенку жить, вот он им отомстит. Сколько потом ни будет зачинать, младенцы будут мертвыми рождаться».

Иногда к ним по вечерам приходил посидеть Кунг, известный в округе пахарь. Он жил бобылем в семье двоюродного брата, и хоть жил вроде у своих, а работал на них на совесть, не хуже наемного работника. Брат обещал выделить Кунгу немного земли, когда тот обзаведется семьей. Но Кунг все не женился, и брат держал его у себя: все, мол, веселее. Кунг зашел однажды помочь Куен слепить глиняную печурку, а потом зачастил. Придет на кухню, сядет в углу, плетет корзиночки да слушает рассказы Дон. С До они и парой слов не перекинутся, но оба засиживались до полуночи. У Куен уже глаза слипаются, а они все сидят. Однажды посмотрела на них Куен и рассмеялась.

— Чего вы ждете, взяли бы да и поженились! Давайте я буду свахой.

Дон покраснела до корней волос, вскочила и убежала.

А Куен спросила Кунга:

— Ну, а ты как, согласен жениться на Дон?

Пахарь смутился.

— Да разве она пойдет...

— Еще как! Ладно, предоставь это дело мне.

На следующий день Куен зашла к Дон. Увидев, что Куен смеется, та шлепнула ее по спине.

— Ты что зубы скалишь?

— Да как же не скалить! Ты мне честно признайся, согласна пойти за него?

Дон сделалась совсем пунцовой, а Куен залилась смехом. Потом обе уселись на приступке.

— Шутки шутками, — сказала Куен, — но я думаю, тебе надо выйти за него. Человек он добрый, мухи не обидит. Правда, бедные вы оба, ну да не беда. И ты, и он от работы не бегаете, не успеете оглянуться, как все, что нужно, у вас будет.

Дон слушала, не поднимая глаз.

— Да я ничего. Я ведь не девушка, мне нечего нос задирать. Когда второй раз выходишь, главное, чтобы человек стоящий был. Потому как в третий раз выходить не годится. Одно меня смущает, где жить будем, не уживусь я у его брата. Ну, да ладно, поговорю с матерью, что она скажет.

Куен посоветовала Кунгу самому поговорить с матерью Дон. Тот собрался с духом и пошел.

— Я не буду перечить, — ответила ему мать, — но ты должен купить ей юбку, длинное платье и шелковый пояс-кошелек. А что до свадьбы, то пусть будет попроще. Приготовь только четыре подноса разных блюд на поминание предков и пригласи родственников. Потом две сотни арековых плодов и бетеля, сколько нужно, поднеси в подарок властям. Невесту лучше встречай у брата, а то, если у нас, пойдут, пожалуй, разговоры.

Куен слушала и дивилась. С ума, что ли, сошла старуха! Невеста-то вдова, а она о настоящей свадьбе толкует. Пока растерявшийся Кунг собирался с ответом, Куен поспешила прийти ему на помощь.

— Все это, конечно, правильно, матушка, но вы подумали сейчас только о дочери. А надо думать о них обоих. Одежду они себе успеют справить, не один год им жить вместе. Будут деньги — все купят. А если жених сейчас залезет в долги, им потом всю жизнь придется горб гнуть, чтобы расплатиться с ними. Ты, Кунг, дай матушке немного денег, пусть она купит себе поросенка или истратит их по своему усмотрению. Свадьбу Дон один раз уже справляли, были и гости и поминание предков, все как полагается, а на этот раз можно отпраздновать и в нашем доме. Не стоит Кунгу разводить эту канитель у брата.

Старуха еще долго что-то недовольно бормотала, но, когда Кунг