Обронила синица перо из гнезда - Юрий Семенович Манаков

стене шахтёрской столовой объявление, приглашающее всех любителей гор записаться в спортивный кружок альпинизма, одними из первых пришли в клуб. Здесь они неожиданно столкнулись в дверях с Натальей и Сашкой Грушаковыми, когда те, оживлённо беседуя, покидали комнату. Наталья весело поздоровалась с братьями. Валерий, улыбаясь, задорно ответил на приветствие и восхищёнными глазами окинул девушку с головы до ног. В лёгком платьице, с тугой русой косой на плече, вьющимся локоном на виске, статная Наталья показалась парню необычайно красивой и привлекательной. Владимир тоже улыбнулся, но сдержанно, кивнул девушке и повернулся, чтобы идти дальше. Наталья звонко застучала каблучками по крашеным доскам поблескивающего пола, направляясь к выходу. Сашку оба брата сделали вид, что не заметили. Он холодно обошёл их и поспешил за сестрой.

У Грушакова, когда их пополнение выгрузили во фронтовой полосе, вдруг открылся такой жуткий понос с кровью, что его с подозрением на дизентерию немедленно отправили в медсанбат, а в подразделении, с которым он прибыл, в срочном порядке провели дезинфекцию. Хотя эти меры предосторожности были и ни к чему, так как никакой заразы у Сашки не было и в помине. Просто он всё умно предусмотрел, когда в ночь перед отправкой на фронт тайно посетил известную в Талове ведунью и знахарку бабку Мотю-травницу. Та, сразу сообразив, что к чему, насыпала в махонький тряпочный мешочек буро-серого снадобья, растолковала, как надобно употреблять, чтобы копыта не отбросить, и Грушаков, сунув в полумраке бабке в костлявую, сморщенную ладонь смятые ассигнации, довольный, растаял в ночи.

Две недели провалялся Сашка на больничной койке. На календаре был конец ноября сорок третьего. Советские войска наступали по всем фронтам. А Грушаков тем временем исподтишка, но зорко высматривал щель, куда бы засунуть своё тугое, в последние дни почему-то постоянно мелко подрагивающее, тело, чтобы не замели его на передовую. И высмотрел-таки. Доктора, приостановив Сашке понос и бегло обследовав его внутренности, то ли пожалели этого с виду глуповатого парня, то ли пришли к выводу, что негоже такому дурню гадить в окопах на передовой, и дали ему годность к нестроевой службе. А затем уже само тыловое начальство определило здоровяка, страдающего хроническим недержанием, прямиком в похоронную команду. Только и усмехнувшись цинично напоследок, что уж там-то рядовой Грушаков точно никого не заразит. Теперь, если и встречался Сашка с врагом, то тот всегда был таким мёртвым, что мертвее не бывает. И он никогда не забывал обшарить карманы, заглянуть в рот на предмет наличия золотых коронок окровавленного бездыханного противника, но при одном условии, коль этого не успевали сделать до него некоторые сослуживцы по команде. Всё это проворачивалось тайком, как бы невзначай, не приведи, заметит старшина или комвзвода – сразу под трибунал. Но руки-то чесались! И почто добро должно пропадать! Эти изверги нашу землю жгли, грабили, и мы просто обязаны ответить им тем же. Примерно такие вот разговоры вели они с проверенными ребятами где-нибудь на дне глубокой воронки, во время перекуров между скорбными трудами по захоронению погибших.

Как всё-таки удачно пригодилась ему пара золотых колец и пригоршня коронок из жёлтого благородного металла, когда, возвращаясь с войны с пустой грудью, Сашка в одной привокзальной пивнушке обменял их у испитого безногого инвалида на медаль «За отвагу» и орден Красной звезды. Тот поначалу, правда, разглядев опухшими, в кровавых прожилках, мутными глазами, что за вещицы ему вместе с цацками сует этот мордатый, в новом обмундировании, солдат, скрипнул в ярости зубами и с отвращением оттолкнул локтём протянутую руку присевшего рядом Грушакова. Но Сашка горячо зашептал, что это фашистские зубы и даже, не моргнув глазом, приврал, что он выбил их у эсэсовцев в рукопашной схватке. Пьяный инвалид недоверчиво посмотрел снизу вверх на приподнявшегося над заплёванным полом Сашку, еще раз поскрипел зубами, мотнул чубатой головой на крепкой шее и начал расстёгивать засаленную гимнастёрку, чтобы открутить привинченный орден. Сделав это, он отцепил медаль и, поцеловав, прощаясь с наградами, силуэт красноармейца с винтовкой на тёмно-вишнёвой эмали Красной звезды и серебряный круг медали, бросил их под ноги Грушакову. Тот быстро ссыпал в широкую и сильную, в мозолистых трещинах, ладонь калеки золото, живо стрельнул блудливыми зыркалами по шумящему пивному залу и подобрал награды с пола.

Минут через десять, стоя на перроне, он облегчённо вдыхал полной грудью свежий вечерний привокзальный воздух. Оно, конечно, можно бы и раньше, еще в войну, на поле боя, где они собирали и сволакивали в братские могилы павших красноармейцев, разжиться орденом, другим, однако если бы кто застал за мародёрством над своими, сразу бы шлёпнул без суда и следствия. А на небе звёздочка б зажглась, как говаривали в таких случаях бывалые фронтовики. Так что, как подмечено издавна, бережёного и меч не рубит. Теперь же другое дело: немца свалили, все довольны, счастливы. И Александр Никифорович тоже не в стороне! И не беда, что так ловко приобретённые награды пока всё еще греются в боковом кармане, времени навалом, прицеплю их, подальше от греха, перед самым домом. Если кто спросит про наградные книжки, скажу: по дороге, мол, с фронта украли вместе с продуктовыми карточками; почему именно вместе с ними, – задумался на миг и тут же самодовольно ухмыльнулся Сашка, – да для того, чтобы всё выглядело убедительней. Тем более что сами эти карточки к тому моменту будут давно все отоварены. Зато уж я-то явлюсь домой не лыком шит, а как истинный фронтовик – с орденами. Так что знай, деревня, наших!

Конфуз случился едва ли не сразу, как только Грушаков наведался в военкомат вставать на воинский учёт. Сашка сдуру припёрся в кабинет военкома при дутых своих наградах. Седой майор, воробей стрелянный, у него на лацкане кителя тоже красовался среди других боевых отличий и орден Красной звезды, внимательно ознакомился со всеми грушаковскими документами. Повертев их в руках, отложил на сукно стола и, выслушав сбивчивое объяснение Сашки о том, как у него якобы были украдены наградные книжки, предложил тому снять орден, там, дескать, на обратной стороне выбит номерной знак. Мы по нему сделаем запрос в Москву, и тебе восстановят украденные книжки. Сашке ничего не оставалось, как отвинчивать Красную звезду, к которой он уже привык и начинал считать заслуженной и своей. Отвинтив кругляшок закрепки, Грушаков опасливо, будто это был паук с ядом, придерживая звезду в подрагивающих пальцах, передал орден через стол седому майору. Майор списал номерной знак, загадочно усмехнулся и, отвернув лацкан, отвинтил свою Красную звезду. Положа её эмалью на сукно, взял карандаш,