К бою и походу готов! - Валерий Петрович Екимов

– По-нял, – внутренне кипя и негодуя, но при этом, судя по голосу в динамиках, оставаясь невозмутимым, хрипит в ответ лейтенант, – БП-5, Мостик.

– Е-есть, Мостик, – также не сразу рапортует моторист.

– Самый-самый полный вперед, – не по уставу командует командир.

– Есть, самый-самый, – испугано оживает Горбатей, – но, товарищ командир…

– Давай, Рома, давай, – позабыв о своей изнуряющей тошноте, не по уставу перебивает его неожиданно бодрый радостный голос командира в динамиках корабля, – жми всё, что есть у нашей старушки ещё ровно пятнадцать минут.

– Есть, Мостик, – обречённо отзывается старший моторист корабля.

– «Не дрейф», механик, прорвёмся!

– Понял, товарищ командир, – словно за «Антилопу» понимающе выдыхает тот.

– Давай, давай, родная, тяни… тяни, – мысленно взывает к ней сейчас Стариков, механик, да и вообще… каждый член её экипажа.

И она, он – тральщик! – кряхтит, но… тянет, отчерчивая заданный командиром курс, всё ближе и ближе подкрадываясь к отмелям острова – лейтенанту удалось-таки снять пеленг с его крайней точки и створных огней и определить точное время! – наперекор обезумевшим от восторга волнам по уже привычной для экипажа траектории боевой восьмерки. Створ, наконец-то уверенно клонит голову к горизонту и через десять минут вовсе скрывает свои огни из виду.

Пора.

Вот теперь точно пора.

Пора же!

Есть запас, как минимум в милю или… даже больше.

– БП-5, БП-1 – Мостик!

– Есть, БП-5?!..

– Есть, БП-1?!..

– Обе машины малый вперёд!.. Лево руля, курс… сто тридцать пять!..

– Понял, БП-5?!.. – весело звенит моторист – его дизеля выдержали нагрузку, сделали своё дело.

– Есть, лево руля! – как никогда собран рулевой, ему предстоит сложный манёвр.

Корабль валится на правый борт, на пару секунд подставляя больную правую скулу под ветер и волны, якорный отсек тут же уходит под воду, приняв очередные две-три бочки воды внутрь, но неутомимый боцман с электриком справятся – командир уверен – с этой напастью. Тут куда важней как можно быстрей проскочить траверз направления движения волн и ветра, не дав тральщику завалиться от их шокирующих ударов на критический угол к линии горизонта.

– Мостик, курс сто тридцать пять, – осторожно радуется Федька Моисеев, сумевший-таки мастерски проскочить опасный участок между двумя мощными накатами.

Конечно, неплохо б было теперь довернуть до 90 градусов и целиком лечь на волну, ну или хотя б, как в прошлый раз до ста десяти, уменьшив угол атаки западного ветра, но тогда расстояния захода за остров явно не хватит.

Как бы то ни было, решение принято!

По расчёту Старикова, проведённому впопыхах после определения места на карте, этим курсом ему удастся сходу залететь за долгожданный выступ спасительного мыса. А уж там, другое дело – и волна не та, да и ветер не тот – как-нибудь вывернет и на точку стоянки.

После разворота килевая качка тральщика заметно стихает, удары волн лишь по касательной щипают правый борт с юта до бака, ожидаемо глубоко заваливая «Антилопу» с борта на борт к линии горизонта, словно на русских качелях-лодочках в старинном парке ЦПКиО в далекие восьмидесятые годы в милом сердцу Феликса Ленинграде.

Хорошие, кстати, были качели.

Да и время – понятное!

В курсантские годы гардемарины частенько приводили своих избранниц туда покатать в свои увольнительные часы. Правда, Стариков, почему-то недолюбливал те качели, хотя и не знал почему. Всем его однокашникам и белокурой подружке, будущей жене, очень нравились. Откуда ему было знать тогда о слабости своего вестибулярного аппарата. Теперь же эта плавная, хотя и амплитудная, бортовая качка после убийственной для корабля встречной килевой «восьмерки», кажется ему детским лепетом, пусть даже и не совсем безопасным, но всё-таки настоящим праздником.

– Есть, БП-1, – радуется он вместе с рулевым.

Настроение Феликса заметно улучшается, зорко всматриваясь вперёд, прямо по курсу, он широко расставляет ноги и, двумя руками зацепившись за поручень на переборке, с удовольствием вытягивается в полный рост.

Ветер, разбиваясь об правую уцелевшую штыревую антенну, достигает, кажется, апогея вторым девичьим сопрано, забравшись в третий регистр, октаву. Но теперь, когда он почти попутный с кораблём песня эта не кажется такой уж ужасной, зловещей. Спустя тридцать пять лет в Консерватории любимого города его младшая дочь своим чудесным сопрано ненароком напомнит ему ту незабываемую его серенаду, показавшись вдруг такой ностальгически дружелюбной, притягательной, родной.

Попутные гигантские волны, хотя по-прежнему и клокочут, рычат за бортом на уровне инфразвука в резонанс песне ветра, идут теперь уже без ярости и напора, ласково накатывая на верхнюю палубу «Антилопы» со стороны кормы и любя забрасывая на ходовой мостик к командиру свои пушистые освежающие брызги. Страшную раболепную дрожь загнанной лошади «Антилопа» сменяет на молодцеватую поступь, резвое нетерпеливое подергивание из стороны в сторону, боевое вибрирование, словно предчувствуя скорую постановку на якорь.

– БП-4, Мостик.

– Есть, БП-4, – тут же звенит в ответ радист.

– Леня, доложи в базу о заступление корабля на дежурство, – нарочито спокойно шелестит бархатный победоносный голос командира в динамиках корабля, – и нашем выходе на фарватер запасной гавани.

– Есть, Мостик, – смеётся молодой матрос.

– Передай – после швартовки выйду на связь сам.

– Понял, товарищ командир.

Хорошо!

Ах, Боже ж ты мой, как хорошо!

Борьба за живучесть корабля, несмотря на всё ещё беснующие огромные волны вокруг и рвущий фалы и вымпел на мачте немыслимо ураганный ветер, кажется, уже позади. Но, что может сравниться с этим, поистине, бесподобным парализующим мысль зрелищем – живой дышащей полной грудью волей?!

Что?!

Впрочем, есть кое-что.

Роды?!..

Ну, конечно же, роды… твои роды.

Точнее – твоего ребёнка, что, в сущности, одно и то же, прямо в руки – кто знает, что ожидает нас впереди? – это незабываемое чувство, его невозможно передать словами.

– БП-5, Мостик, – привычно сыпет команды Стариков, – самый малый вперёд.

– Есть самый малый вперед, – радуется моторист.

– Рома, подбери скорость точно под волну.

– Есть, тОварищ кОмандир, – смешно по-деревенски окает Горбатей.

И тут вдруг необычно крупная пугающая дрожь сотрясает весь корпус «Антилопы», словно корабль со всего размаха налетел на что-то страшное, несоразмерно большое, разрывающее корпус… и душу.

Эту скрежещущую пугающую вибрацию хрупкого пластмассового корпуса невозможно не ощутить, не почувствовать в каждой точке тральщика, не замереть вместе с ним и не содрогнуться в предчувствии неминуемого.

Её просто невозможно… не испугаться.

Но что это?

Что?!

Что случилось и, конечно же, кто виноват?

Господи, неужели эти вопросы никогда не оставят нас в покое?

«РТ-ешку» под гнётом неумолкающего монотонного боя молота по корпусу, словно в пьяном угаре, шатает из стороны в сторону. Что-то оглушительно большое металлическое хрустит и клокочет где-то совсем рядом, внутри