Черный гардемарин, судьба и время - Алла Валерьевна Репина

Русак из Конго

Проснулся я в поезде от голосов, поднять веки было лень; уж больно хорошо – в комфорте чистенького купе. Юнаков с кем-то разговаривал. Его некто расспрашивал: «Неужто русаки? – Русаки. – Откуда столько? – Из Африки. – Так и я, братцы, из Африки. – Мы из Туниса. – А я из Конго».

Разговорившиеся как в старые добрые довоенные времена попутчики вышли в коридорчик курить. Я услышал что-то об Иностранном легионе и опять задремал. Те вернулись. Попутчик вполголоса тянул свою историю:

«Сбежал я на фронт из Петербурга в пятнадцатом году, кадетом Первого кадетского корпуса. Мечтания были! Видел себя героем Великой войны. Чтоб мою карточку напечатали в газетах и сам государь нацепил мне Георгия. Попал в Сибирский стрелковый полк. Затем ранения и контузии – при взрыве землей засыпало, после мало что помнил, одни лазареты. Подлечили – за три недели до перемирия гансов с большевиками попал в плен, где пробыл до 14 октября 1918 года. Потом и не спрашивайте, братцы, где меня носило. У Деникина был. Измученный и голодный пошел пешком в Крым. Оттуда с эскадрой Врангеля, значит, до Константинополя. Пять суток стоял на палубе среди беженцев. На дредноуте «Генерал Алексеев». Давка! В пути были смертные случаи, несколько человек, припертые, выпали за борт».

Сон как рукой стряхнуло, когда расслышал об «Алексееве»…

«А что такое Константинополь? – продолжал русский из Конго. – Кошмар. Вавилонское столпотворение. Ночевки под мостом или на площади Таксим, посещали такую? Нас там было стадо неприкаяных баранов. Русские бегут от русских, турки от греков. Туркам хорошо – им хоть помогал Красный Полумесяц. А я разложу шинелишку прямо на голой земле – и в забытье, от голода и после контузий голова вообще не варила. После попал к Кутепову. В кутеповский рай, в лагерь за колючей проволокой и с сенегальцами на вышках. Драпанул, само собой. Вернулся в Царьград. Нашел работу в порту по выгрузке угля. Надорвался. Записался в Бразилию на земляные работы – тут бразильянцы русских принимать передумали. Заедамый паразитами и чесоткой, провел так два месяца, и решил бежать за счастьем к братушкам в родственную Болгарию. Там снова безработица, снова голод. В минуту отчаяния решил я покончить с этой кошмарной жизнью. Кому такая жизнь нужна? Но не повезло – меня сняли с дерева. Задумал пробраться в Румынию поближе к родине – попал в Бендеры, недалеко русский берег. Но тут меня арестовали и пришлось бежать в Бухарест. После десятидневной голодовки пошел, шатаясь, во французское консульство. Там какой-то лейтенант мне что-то говорил, я что-то подписал, получил 10 франков и побежал купить себе хлеба. Ел хлеб и был самый счастливый человек в мире. Ну, с тех пор началась моя африканская каторга. Подписал сам себе приговор во французский Иностранный легион. Охота в джунглях за неграми, лихорадка, малярия – все прелести службы в колониях…».

«Да уж, судьба», – поддакивает с чувством Юнаков.

«Мы вашего товарища не разбудим?», – попутчик повернулся в мою сторону.

«Комик ты контуженный, – кричу ему сквозь слезы, – кадет Гаврилов четвертой роты, сволочь! А на «Алексееве» ты не мог повертеть головой, поозираться по сторонам, а?».

На следующей станции мы телеграфировали Мурке в Тунис.

Таких историй не бывает. С нами случилась. В конце концов, и кравотынский матрос Федоров нашелся в Японии, в Нагасаках. Отчего было не найтись Гаврилову в Конго? В Нюрнберге? Легко. Война.

«Куда ж ты теперь, Горилла? – В Италию, Репа. – Зачем? – К Муссолини. Слышали, братцы, о фашистах? – Немного. Мы в Тунисе не очень следили. У нас из газет были только «Руль» и «Общее дело». Остальное слухи. – Фашисты: хорошие ребята, они против коммунистов. Только у них со строевой частью неважно. Зовут налаживать. Я по случаю свел знакомство с одним говорящим по-итальянски русским офицером, он, к слову, наш: выпускник Первого кадетского. Говорит, но это я передаю под секретом и на условии тайны, что осенью ожидается поход фашистов на Рим. Надеются взять власть. Такие вот дела. А дальше чем черт не шутит. Вдруг интервенция? Ого-го, какой мы выдвинем отряд! – Здорово! – Ты там, Репа, давай в своей Чехословакии, ударяйся по механической части, по взрывчатым веществам. Пригодится. Мы с тобой еще повоюем».

Так и проговорили мы остаток пути от Нюрнберга, пока 28 марта не прибыли в Eger – пограничный пост Чехословакии. Там Гаврилов сходу и утек, не сообщив, как именно намерен добираться к Муссолини.

«Фашисты. Интервенция. На условиях строжайшей тайны, – хмыкнул Мишка Юнаков. – Нет уж, Репа, с меня подобных авантюр достаточно!».

Осмотра в Eger не было никакого. Нас пересадили в другой поезд. Около 7 утра прибыли в Прагу. Вымылись, дали нам по 5 крон, выпили кофе, около 11 прибыли руководители и разделили нас на 3 группы – мы с Юнаковым поедем в Братиславу, другие в Брно, третьи останутся в Праге.

Город славный. Я в восторге от чехов – чудное обращение. Вечером выехали в Братиславу.

29/III-22

Утром прибыли в Братиславу. Сразу же повели нас похарчить – очень хорошая столовая, общежитие. Напоили какао. После обеда сходили в чистейшую баню. Вымылись. Вечером бродили по городу и в полном восторге от всего виденного. «Россия! Славяне!» – публика приветствует.

Останавливает нас метельщик улицы: «Русаки? – Русские! – Откуда такие загорелые? – Из Африки». На глазах его слезы: «Братцы, и я русский. Из Галиции. Был в плену у острияков». Рассказал, что оказался пленен еще в 1915 году и пахал как вол на дорожных работах.

Часть XIV

В Чехословакии

В помощь голодающим

31/III-22

Целый день бродил по Братиславе. Красивый в общем город, хотя и старый. Удивительно то, что ничто не бьет в глаза, все выдержано, не богато. Видел на Дунае баржу с дизелями компании Австрийского Ллойда. Вечером оказался с нашими в кино: немецкая сентиментальная драма из жизни служанки; глупая, но смешная. Первой же лентой были снимки голодающих в России. Какой ужас!!

1/IV-22

Днем общее собрание. Вечером отправились в Красный Крест для получения значков.

Завтра день кружечного сбора в помощь голодающим в России.

2/IV-22

Встал в 6 часов. Пол седьмого уже шел к моему посту (Zimmermanndel strasse Pater Schezz Kirche). Стояли вдвоем, с товарищем из наших. Какой-то городовик угостил нас белым вином, так было холодно. В 12 нас сняли. Собрали не особенно много. После двух пошли в Красный Крест. Помогли посчитать деньги. Затем был на концерте в