Шесть дней в Бомбее - Алка Джоши

приятные мурашки. Официант поставил передо мной картофельный суп и omelette aux fines herbes с haricots verts. Я все еще скучала по острым индийским специям, но начинала привыкать к более умеренным вкусам французской кухни. Холодное белое игристое ударило мне в голову. Амит говорил, что хотел бы показать мне Нотр-Дам и Сент-Шапель, что он любил бывать в Париже, когда учился в Англии, но я думала лишь о том, что вечером он уезжает. Мое тело хотело получить от него все, что возможно. Я сжала губы, стараясь унять вожделение, и задумалась, что сказала бы Мира о моих бесстыдных желаниях.

– Что? – растерянно улыбнулся он, подняв бокал.

– А твой отель далеко? – спросила я.

Амит вскинул брови. Оплатил счет, схватил меня за руку и практически сдернул со стула.

Мы пробежали вдоль Сены, пересекли Pont Neuf, перебрались на левый берег и оказались возле его гостиницы. Пока Амит забирал ключи, служащий за стойкой косился на меня. Будь мы в Индии, он обязательно уточнил бы, женаты мы или нет. А после, как только мы вышли из фойе, сообщил бы о наших нечестных намерениях нашим семьям. Но этот лишь улыбнулся и пожелал нам bonne journée.

Амит едва успел закрыть дверь в номер, как я уже положила руку ему на шею и повалила за собой на кровать.

Мира, я тоже не могу поверить, что это я.

* * *

Амит убрал волосы с моего лица и заправил их мне за ухо.

– У тебя на ушах веснушки. Я еще при первой встрече заметил.

– Правда? – Я перевернулась на живот и опустила подбородок на руки.

– Всегда хотелось рассмотреть их поближе.

– Только этого и хотелось? – рассмеялась я.

– Нет, большего, гораздо большего.

Глаза у меня так и слипались.

– Сона, по работе мне придется разъезжать по Азии весь следующий год. А может, и дольше. – Он помолчал. – Я бы хотел, чтобы ты поехала со мной.

Я распахнула глаза и уставилась на него. Это было невозможно. Неженатые пары вместе не путешествуют!

– Но нам придется ездить в такие места, где царит антисанитария, нет нормальных условий жизни. Я не могу… Было бы эгоистично просить тебя так рисковать.

Я окончательно проснулась, сердце колотилось в груди.

– Ты что, делаешь мне предложение?

– Я бы с радостью. Но не могу… сейчас не могу. Я ни за что не подвергну тебя опасности.

Я опустила глаза на постель, потом посмотрела на обнаженную грудь Амита, на льющийся сквозь шторы солнечный свет. Хотела ли я замуж за доктора Мишру? Меня так захватило желание, что о браке я даже не подумала. Но он ведь и не делал мне предложения, верно? Наоборот, объяснял, почему его сделать не может. К тому же он собирался бороться за свободу Индии. За Индию без каст. А я для него наполовину индианка, наполовину враг. Как посмотрят на такую спутницу те, кто считает англичан угнетателями? Ганди. Бозе. Сардар Патель. Бхагат Сингх. Даже женщины вроде Бегум Хазрат Махал. Ведь среди них нет полукровок.

– Я не могу просить тебя ждать меня, – продолжал Амит.

Прозвучало это не как утверждение, а скорее как вопрос. Он заморгал в ожидании моего ответа.

Но я не хотела повторять судьбу своей матери. Спать с врагом. Ведь именно так думала ее семья? А значит, и о нас с Амитом будут говорить то же самое. Прямо как о докторе Стоддарде и его жене. Амит считал, что его работа привлечет внимание мира к важной проблеме. Ему предстояла публичная жизнь. А значит, и его потенциальной супруге она предстояла тоже. Если я выйду за него, на нас все будут смотреть. И судить его станут не только по делам, но и по личной жизни. Женись он на полукровке, на черно-белой, это испортит результаты всех его усилий. Я не хотела винить себя в том, что помешала ему творить добро для своей страны. Да и для моей тоже, хотя многие и сомневались в том, что она моя.

Мне было что ответить, но я не хотела ничего говорить. И молча отвернулась.

Флоренция

Глава 11

В понедельник я вышла из поезда на вокзале Santa Maria Novella во Флоренции. Всю дорогу от Парижа я проспала. Разговор с Амитом меня вымотал. Я не могла придумать, как правильно ему ответить, если допустить, что правильный ответ на его вопрос вообще существовал. Что, если бы я сказала, что подожду, пока он не окончит свою миссию? Но кто знает, сколько времени это займет? Как Индия отреагирует на то, что кто-то из ее представителей якшается с человеком с другой стороны?

В былые времена я не уставала, отработав двойную смену в больнице. А теперь за тринадцать часов в поезде совершенно вымоталась. Остановившись у мадам Рено, я сильно сэкономила на жилье, и все же мне следовало быть очень осмотрительной в тратах. Вот почему я не стала брать спальное купе и всю дорогу до Флоренции дремала сидя. Шея затекла. Ноги стали резиновыми. Голова раскалывалась.

Выйдя из поезда, я удивилась тому, как безупречно просто выглядел вокзал. Почти сурово, если сравнить с подобными зданиями в Праге и Париже. Сверкающий травертиновый пол, выложенный полосами белого и красного мрамора, был таким чистым, будто по нему не ступала нога человека. Мужчины и женщины проходили через ничем не украшенные входы и выходы. Даже вывески – Uscita, Tabacchi, Giornali – были выполнены простым шрифтом. Индийская страховая компания в Бомбее тоже располагалась в очень простом здании из железобетона, но, по крайней мере, могла похвастаться барельефами, изображающими женщин в сари и мужчин в тюрбанах. Этот же вокзал создавал какое-то ощущение незаконченности.

Мальчишка в коротких штанишках размахивал стопкой газет и выкрикивал заголовки. Я замедлила шаг и заглянула в Corriere della Sera. По фото и нескольким схожим с французскими словам я поняла, что в поезде смертельно ранили женщину – участницу сопротивления. Похоже, подпольные восстания вспыхивали сейчас везде – в Бомбее, в Праге, в Париже, а теперь и во Флоренции. А что, если Агнес была шпионкой или коллаборационисткой? Я знала, что еду во Флоренцию ненадолго и не успею ничего разузнать. А повидавшись с Паоло, сразу вернусь в Бомбей.

В животе заурчало. В поезде я съела лишь тост и выпила чашку чая. До британского посольства идти было двадцать пять минут, но у меня не осталось сил. Хотелось найти недорогую комнату, бросить в ней чемодан, а потом где-нибудь перекусить.

На противоположной от вокзала стороне улицы высилась стена, обклеенная плакатами с девизом: