Огонь столетий (сборник) - Марк Амусин

И все же глубоко запрятанная писательская жилка не давала Лему успокоиться в резиньяции – или хотя бы целиком переключиться на эссеистику. В 80-е годы он публикует, наряду с многочисленными памфлетами и мрачно-юмористическими мистификациями, самые обыкновенные романы: «Осмотр на месте», «Мир на земле», «Фиаско». Впрочем, нет – не совсем обыкновенные.

Речь идет о явно «закатных» опусах, что подтверждается не только некоторым угасанием энергетики воображения, но и сознательными повторами, обращением к уже отработанным образно-смысловым моделям. В «Осмотре на месте» и «Мире на земле» Лем возвращается к фигуре и уже описанным приключениям Ийона Тихого, в «Фиаско» всплывает имя пилота Пиркса и воспроизводится сюжетная схема «Эдема».

Что же являют собой эти итоговые сочинения? Умозрительные ревю человеческих заблуждений, пороков, иллюзий, манифестации неизбывной испорченности человеческой природы. В «Осмотре на месте» абсурдистский юмор «Дневников Ийона Тихого» дополняется пародией на энциклопедизм и ученую схоластику, а также дискредитацией идеологической оппозиции «коммунизм – капитализм» под девизом «Чума на оба ваши дома». (Впрочем, надо сказать, что начальные главы «Осмотра», живописующие злоключения Тихого в благополучнейшей Швейцарии, написаны замечательно смешно.)

В «Фиаско» писатель разворачивает весьма подробную, с предметно-визуальными иллюстрациями, вариацию на исхоженную вдоль и поперек тему контакта человечества с внеземными цивилизациями. Но на этот раз Лем делает упор не на гносеологической стороне дела, не на трудностях взаимопонимания, а на неистребимой жажде человека настоять на своем, на агрессивном стремлении подстричь чужое под свою гребенку – в том числе и пользуясь своим силовым превосходством… В романе много рассуждений и споров, которые персонажи ведут на темы Контакта, высказывая аргументы логические, военно-стратегические и даже теологические, однако неизбежность именно такого, как в сюжете, развития событий не столько доказывается, сколько постулируется.

Стругацкие в это десятилетие пишут такие произведения, как «Волны гасят ветер», «Хромая судьба», «Отягощенные Злом», в которых тоже подводят итоги, порой с возвратами и повторами. В «Волны гасят ветер» они устраивают прощание со многими свои ми сквозными героями и темами: темой прогрессорства, темой Странников, темой векторов и пределов развития человечества. В известном смысле цитируя «Гадких лебедей», они провозглашают: безграничное видовое совершенствование – это удел новой расы, сверхчеловеков, которым дорога в космос, к Странникам, к черту на кулички. А просто люди останутся на земле, будут заниматься сегодняшними заботами и хоронить своих мертвецов.

Разделавшись с обязательствами по футорологическим векселям, братья Стругацкие сосредоточились на делах сегодняшних и даже вчерашних. При этом они все откровеннее жмутся к родному лону русской литературы, пусть и с модификациями в духе времени. В повести «Хромая судьба» реалистически точные, ядовитые зарисовки быта и нравов «творческих работников» перемежаются воспоминаниями, ностальгическими погружениями в собственное прошлое (все это лишь слегка тронуто фантазийным флером). Характерно, что чуть позже они решили соединить «Хромую судьбу» с «Гадкими лебедями» под одной обложкой, чтобы получить сложноструктурированный текст с многочисленными внутренними перекличками и рифмами, на разных уровнях атакующий читательское восприятие и воображение. Главная их цель тут – продуцирование и резонансное усиление чисто художественных эффектов.

Тот же принцип используется и в романе «Отягощенные Злом, или Сорок лет спустя»: два перемежающихся и перекликающихся сюжета, с парадоксальными замыканиями в финале, густая смесь гротесковой сатиры, моральной рефлексии и мифологических аллюзий. Что особенно сближает «Отягощенных Злом» с «Хромой судьбой», так это густая тень Михаила Булгакова и реминисценции его творчества в обоих произведениях.

…Осталось задаться заведомо некорректным вопросом – кто же из этой пары близнецов-антиподов больше преуспел, кто оказался впереди и выше? Конечную оценку давать трудно, да и рано, но некое субъективное суждение рискну высказать. В «большом» (читай, западном) мире Станиславу Лему оказывается больший пиетет. Его чаще переводили на английский, французский и немецкий, его, как будто, чтут и как мыслителя, по крайней мере, как своеобразного футуролога и критика культуры. Однако в нашу переполненную информацией эпоху эти почести оказываются на поверку формальными и эфемерными. Большого количества ссылок и откликов на литературное наследие и интеллектуальную продукцию польского писателя я не встречал.

Лем оказался в блистательной изоляции. Для рядовых потребителей фантастической литературы он слишком высоколоб. Для любителей «популярной науки» – чрезмерно философичен и абстрактен. Для ценителей артистической прозы, хотя бы в борхесовско-набоковской ипостаси, он недостаточно ярок и спонтанен в своей выдумке. Изощренные построения позднего Лема, порождения его неуемного интеллекта и безграничной эрудиции, сегодня кажутся диковинными и неупотребимыми игрушками, вроде эфемерных изобретений его робо-персонажей Трурля и Клапуция.

Конечно, «Солярис», неоспоримо замечательное его достижение, сохраняет высокий ранг в восприятии нескольких поколений читателей – но и то в немалой степени благодаря знаменитой киноверсии Тарковского, к которой у самого Лема были большие претензии…

Стругацкие остались, в основном, заперты в русскоязычной ойкумене (с некоторыми прорывами в Восточную Европу и в англосаксонский мир). Но в этой «резервации» их книги, их «имидж» сумели сохраниться – несмотря на убийственные вызовы времени. Советская цивилизация, с которой их творчество неразрывно связано, канула в Лету, вместе с ее проблемами, надеждами, иллюзиями и внутренними борениями, которые сейчас представляются архаичными. А с нею – и многие смысловые парадигмы книг Стругацких. Но оказалось, что и оставшегося довольно, чтобы держать их на плаву.

Тексты Стругацких врезались в память читателей увлекательнейшими сюжетами, живыми героями на распутьях выбора, звонкими фразами-паролями: «Счастье для всех даром», «Все это прекрасно, но вот что, не забыть бы мне вернуться», «Стояли звери около двери…». Время показало, что множество частных ситуаций, коллизий и образов Стругацких, которые вроде бы «работали» только в общем контексте идеологического фрондерства и противостояния Системе, сохраняют самоценную прелесть и притягательность, в том числе и в новые времена.

Факт – пройдя через период отлива и забвения, творчество Стругацких переживает сегодня пусть скромный, но ренессанс. Это подтверждают экранизации последнего времени: «Гадкие лебеди» Лопушанского, «Обитаемый остров» Ф. Бондарчука. Да и Алексей Герман-старший продолжает держать в напряжении кино– и литературное сообщество, который год обещая вот-вот выпустить на экраны «Трудно быть богом».

Возвращаясь в сферу словесности, отмечу уникальный проект «Время учеников». Несколько десятков фантастов, причислявших себя к «школе», создали серию произведений, варьирующих темы и сюжеты «мэтров». Да и вообще влияние Стругацких на российскую фантастику как советского, так и постсоветского периодов было огромным: они дали этой фантастике мощную прививку «серьезности», социальной и этической проблемности. Достаточно назвать имена В. Рыбакова, А. Столярова, С. Лукьяненко.