Красный закат в конце июня - Александр Павлович Лысков

Сюда, подальше от глаз казноборцев, переволок он перегонный куб из избы после того, как два года подряд выдались на Руси неурожайные. Зерно немеряно подорожало. А вслед за ним и спирт-извинь на государственых заводах. Стоившая одну копейку чарка водки потянула на три. Неподъёмно для сулгарских питоков.

Прогорел у Тимофея государев кабак.

Медный орёл упорхнул со стены.

Значит, опять начинай корчемствовать.

И таись теперь пуще прежнего – здесь в лесу!

60

…К ночи брага в чане нагрелась до того, что палец не терпел.

Тимофей обмазал железную крышку глиной – замуровал куб и подставил жбан под сток.

Вышел продышаться.

Томления в воздухе уже не чувствовалось. Свершилось нечто. Захлопнулась где-то дверь. Подморозило.

Подёрнулась ледяной кисеёй – от берега до берега – вода в омуте. И в небе – сверху вниз – тоже повисла прозрачная слюдяная занавеска.

Сполох перегородил небо изжелта-зеленоватый, будто подсвеченный огнями болот с земли.

Разделил мир на тёплую и холодную половины, светлую и тёмную, ту и эту…

Часть VIII

Суд правый

Ипат (Осмоля) (1700–1775)

Кровь земли

1

На Николу весеннего припекло.

Сосны захлебнулись соком и словно испариной покрылись.

Увидав, как зяблик склёвывал со ствола радужные слёзы, Ипат подумал: «Пухоеды замучили. Ишь, находчивый».

И улыбка обнажила на лице мужика россыпь зубов, белых, словно меловой галечник на речном перекате.

Птаха упорхнула.

Ипат продолжил точить пилу-лучковку.

Сидел на вывороченном пне, похожем на богатырское кресло со спинкой веером, как хвост глухаря на токовище, – чумазый, в прокопчённой рубахе с тряпичной косынкой на голове.

Грудь коробом. А скулы столь широкие, словно бы он всё детство проглядел в окошко, рылом на подоконнике – вот и сплюснуло снизу.

Одной рукой он бережно облапливал хрупкую рамку пилы. В другой – короткий подпилок и не углядишь.

Точил – и теперь дергач ему откликался – скрежетом горловым на металлический.

Теперь он дергачу радовался.

Наконец, пальцем тронул лезвие, будто проверил звук струны. Встал, поплевал на ладони и пошёл играть на вершинках кореньев.

Казалось, лучковка подстригала вздыбленные лохмы на голове подземного чудища.

Древесина была вязкая от смоляной начинки.

Скипидаром шибало в нос.

2

Здесь на Медведке мужики рода Синцовых многие годы выдирали из земли сосновое «волосьё». Расщепляли и вытапливали смолу как жир из сала.

Берег облысел. День и ночь курилась яма. От нутряного жара пучилось дерновое покрытие на ней, будто корка кипящего железа в домне.

Сквозило огнём. Свежими краюхами дёрна Ипат латал прожиги.

Время от времени он подходил ко краю берега и глядел, не открылся ли смоляной родничок – не потекло ли из трубы в биток.

Ещё десяток таких же битков – бочек со смолой – держались на чалках в омуте, схваченные бревенчатой рамой и покрытые жердями.

Плот готовился к отплытию вниз по течению.

В те времена смолой на корабельных верфях пропитывали деревянные корпуса судов и спрос на неё был высоким: только в Соломбале каждый год спускали на воду несколько многопалубных кораблей.

Смолокурение было в те времена весьма доходным промыслом, но исключительно тяжёлым.

Цена пуда смолы составляла 50 копеек. Для сравнения: 1,5–2 копейки стоила чарка водки (132 грамма).

Чтобы заработать полтину, нужно было прежде собственно выгонки срубить и измельчить на поленья два дерева диаметром в среднем 20 см. Для этого требовалось три дня. На выработку партии смолы в 12 битков уходило не менее полугода.

3

Биток – бочка неказистая, ребристая, одноразовая. Смоляной дух не отмыть, не выскрести.

Бросовая посудина. Тонкой выделки не стоит.

В такую бочку и залез Ипат, чтобы проточить жёлоб для днища.

Самозабвенно жевал смолу.

Когда стамеска прошла полукруг, взгляд бондаря привело к лесу и он увидел скачущего по чищанине всадника.

Коня перед Ипатом осадил сухопарый малый в красной рубахе, справных сапогах, с пищалью за спиной.

На костистом лице брови посажены от переносицы вразлёт и косо. Глаза вытаращены…

Аки хищник налетел.

Спешился. Шапкой с размаху оземь. Ипата – по плечу.

Отступил – и опять руки распахнул, готовый наброситься. Да вдруг смехом его пробрало.

– Далеко ли в ступе-то собрался?!

Смолокур осклабился в ответ.

А гость подобрал с земли свою тяжёлую шапку, набитую куделей для смягчения вражьих ударов, нахлобучил и сообщил:

– А я, брат, на Волбицу. За косачами.

«Вот и попался на вранье! – подумал Ипат. – Какие же теперь косачи? Оттоковали ещё на Зосиму-пчельника».

Водилась за этим Климом Шумиловым дурная слава, и не только завиральная. И под бердышами его в съезжую водили, и облихование творили.

Подозревали в шалостях на Большой дороге, но уличить не удавалось.

Увёртлив.

Такого и пестом в ступе не утолчёшь.

Про косачей – это он как лиса: рылом рыл, а хвостом след заметал. Нет, не там курица яйцо снесла, где кудахчет. Другая нужда вытолкнула Клима из дому.

Вестимо было даже Ипату в его лесном уединении, – нагрянуло в деревню крапивное семя. Вместе с подьячими-переписчиками определился на постой и полицейский сыскарь для сбора лиходейных наветов.[121]

Вот отчего Клим по болотцу, да в задние воротца.

4

Они сидели на берегу и глядели, как внизу из деревянной трубы струится в бочку горячая смола.

Клим рассуждал, мол, смоляной родничок – это подземный источник Божией милостью. Из земли корнями деревьев высосано, в огне размягчёно и вот возвращается – только посудину подставляй. Игра стихий. Участие человеческое, по Климу, тут имело мало значения. Главенствовала высшая сила. Для человека всё готово у Создателя. Оставалось только взять.

Дело на смелого.

5

Захватчиком Клим и родился. Ещё на четвереньках ползал, а уже всякую щепку, нитку, камушек с полу тащил в схорон.

Голоштанником промышлял в огородце у соседей, у тех же Синцовых – морковку вырвет или куст смородины оберёт, а порожний домой не вернётся.

Кувшин, вехоть с плетня «ветром сдунет» – прямой дорогой иди хозяйка к Шумиловым. Возврата не добьёшься, так хоть душу отведёшь.

Баба под окном клянёт. Клим под лавкой прячется. А отец за столом похохатывает:

– Наш Климка по чужим дворам молебны служит. У него что взято, то и свято.

С возрастом награбки становились весомее. И когда-то же должно было терпение у людей лопнуть и настигнуть Клима неминучая кара. Однажды, в самом деле, едва живого вытащили из-под моста. После чего он надолго стал пропадать. Но лишь люди уверятся в его кончине, так он и явится – здоровёхонек и при деньгах…