Елена Глинская. Власть и любовь. Книга 1 - Александр Михайлович Козлов

несокрушимой скалой, понимала, что живет в окружении хищных аппетитов и коварных замыслов. После кончины великого князя Московского Василия III Ивановича заботу о малолетнем Иване IV взял на себя опекунский совет, состоящий из семи влиятельных бояр. Вокруг молодой вдовы сплелась паутина, сотканная из честолюбивых замыслов и жажды власти. Каждый ее жест и каждое слово оценивались врагами с единственной целью — получить преимущество в борьбе за влияние на трехлетнего государя и, следовательно, прибрать к рукам всю власть в державе.

Михаил Глинский, наделенный покойным Василием III полномочиями главного (но не единственного!) советника, оставался для нее фигурой неоднозначной, вызывавшей сложную гамму чувств. Хотя он приходился ей родным дядей и по неписаным законам обязан был оберегать и поддерживать племянницу, Елена относилась к нему с определенной долей осторожности. Она уважала его опыт и мудрость, но доверять ему всецело все-таки осторожничала, ведь в этой опасной игре за власть даже кровные узы могут оказаться ненадежными. В его хитром взгляде, в каждой фразе, выверенной до последнего слова, читалось неприкрытое честолюбие и стремление к власти. Елена наблюдала день ото дня, как сильно он хотел укрепить свое влияние в Московском великокняжестве, как мечтал навсегда закрепиться у кормила правления, превратив ее регентство в плацдарм для достижения личных целей. Его советы, зачастую продиктованные корыстью и желанием манипулировать ситуацией в свою пользу, великая княгиня принимала с особой осторожностью: старалась отделить зерна истины от плевел лжи и интриг. Довериться ему безоговорочно — значило подписать смертный приговор и себе, и своему сыну, и всей державе, которой она сейчас правила.

Ночью, когда дети засыпали, а шумные придворные страсти утихали, Елена оставалась наедине со своими мыслями. Она задавалась вопросом, достаточно ли у нее сил, чтобы справиться с возложенной на нее ответственностью и защитить себя и своего сына от надвигающейся угрозы. В ответ на эти сомнения в сердце великой княгини рождалась непоколебимая решимость, подкрепленная клятвой, данной в тишине ночи.

Эта клятва стала для нее священной.

Холодный воздух просачивался сквозь неплотно закрытую раму, словно вторя ледяному страху, сковавшему ее сердце. Она смотрела в окно, спиной к Михаилу Глинскому, но кожей чувствовала на себе его пристальный взгляд.

— Елена, — произнес он мягко, почти ласково, — зачем терзаешь себя напрасными мыслями, коли у тебя есть я — твоя опора?

Она медленно повернулась к нему, в ее глазах плескалась буря: горечь, страх, недоверие.

— Опора? Это ты, Михаил Львович, называешь себя моей опорой — после всего, что произошло?

«Ах, змеюка же ты подколодная, — Глинский сузил глаза, и тень суровости промелькнула на его лице, — неужто намекаешь на перепелиное яичко с „чудесной“ начинкою, кое перед кончиной откушал твой благоверный? Так, это не я, а твоя матушка измыслила, как сотворить оное ядовитое лакомство и положить в самый рот великого князя, покамест все думали, что он от крови гнилой помирает», — но, опомнившись, он тут же вернул лицу прежнее выражение участливости.

— Елена, разумею твою скорбь. Василий отошел от нас слишком рано. Но именно потому ныне не время для слабости. Печься надобно о нашем грядущем, о твоем сыне…

— О моем сыне? — перебила его Елена, ее голос дрожал от еле сдерживаемого гнева. — Сладко, как всегда, ты глаголишь о моем сыне, а я-то хорошо вижу, как жадно ты глядишь на его престол! Думаешь, я слепа? Не ведаю, как сам ты плетешь интриги, подкупаешь бояр и шепчешь им на ухо ядовитые речи?

Глинский коротко шагнул к ней, его лицо выражало искреннее оскорбление.

— Воистину, все сие творю ради тебя! Мы ведь единой кровью связаны, посему желаю тебе и моему внуку-племяннику лишь благого! Желаю я утвердить нашу власть и надежно защититься от врагов. Кому же, ежели не мне, ты сможешь доверить сие дело?

— Защитить? — великая княгиня отступила на шаг. — Не лги мне! Ты хочешь узреть меня безвольной куклой в своих руках! Не обманывай себя, Михаил Львович, будто знаешь, как меня провести, — уж кто-кто, а я-то знаю тебе цену!

Глинский тяжело вздохнул, его плечи поникли. В эту минуту он словно примерял маску обиженного благородства.

— Ох, несправедлива ты ко мне, Елена. Обвиняешь в том, чего нету. Лишь стараюсь я, как бы помочь тебе удержать бразды правления. В державе смута, бояре в любой миг предать готовы, враги у рубежей копошатся… Нужна тебе крепкая рука, надежная опора.

— О, не хитри — сильная рука! — Елена усмехнулась, в ее голосе звучала ирония вперемешку с горечью. — Ты предлагаешь мне передать тебе мою волю, мое право вершить дела? Хочешь отобрать у меня все, что осталось после Василия Ивановича: его силу, его власть, его сына!

Думный боярин остановился, оглянулся в поиске кубка с вином. Нет, правительница не пьяна, значит, изливает душу, ищет, на кого переложить свой страх, терзающий ее. На мгновение в его глазах вспыхнуло раздражение, свойственное для всех из рода Глинских, но он тут же подавил его, решив, что чревато сердить и без того разгневанную женщину.

— Не глаголь безумий, Елена Васильевна. Я никогда не причинил бы тебе вреда. А желаю, дабы ты была в безопасности, дабы сын твой возрос достойным правителем. Разве сие есть преступление?

— Преступление — покрывать властолюбивые замыслы заботой, Михаил Львович, — глухим голосом ответила молодая женщина, глядя ему прямо в глаза. — Преступление — уповать на смерть супруга моего, на скорбь мою и слабость мою для захвата власти. Я знаю, что ты не остановишься ни перед чем, дабы добиться своего. Но и я тоже не сдамся. А буду бороться и не допущу обратить меня в пешку в игре твоей подлой.

Тишина повисла в палате, тяжелая и напряженная. В глазах великой княгини горел огонь решимости, а в глазах думного боярина застыл холодный расчет. Они стояли друг против друга, как два обезумевших хищника, готовые в любой момент броситься в смертельную схватку. Что ни говори, а в жилах каждого из них кипела одна кровь!

— Вижу, не желаешь ты внять мне, Елена. Но я готов быть тебе советником, верным помощником, коли доверишься мне сполна.

— Советником? Как же! Ты хочешь стать моей тенью, дабы управлять мной, как марионеткой!

— Слишком ты подозрительна, племянница, — покачал головой боярин. — Неужто не зришь, что я лишь помочь тебе желаю?

— У твоей «помощи» всегда вкус предательства, — усмехнулась Елена. — Думаешь, здесь позабыли, как ты и твои братья уже силились захватить власть при Василии Ивановиче?

— То было давно, — Глинский побледнел, вспомнив позор своей семьи после событий 1508 года, — и тебе тогда было всего два годка. Ныне я изменился и желаю