Меченная - Ани Чоинг

чтобы притянуть меня, как рыбу). Подходя к Йамгону Конгртулу Ринпоче, я кланяюсь три раза — это традиционный символ почета и уважения, — а затем опускаюсь на колени перед учителем. Опустив голову, я протягиваю ему заранее приготовленный khata — белый шелковый шарф. Передавать его обязательно надо на вытянутых руках, повернув ладони к небу. Обычно khata вручают в знак добрых намерений. А еще белый шелковый шарф символизирует чистоту и уважение. Через минуту я решаюсь посмотреть на учителя. Он кажется мне очень красивым; у него круглые очки в металлической оправе, раскосые, как у китайца, глаза, гладкая, чистая кожа, сильные руки с длинными пальцами и желтая шелковая рубашка. Он буквально излучает мягкость и чистоту. На первый взгляд ему не дать больше тридцати лет.

— Малышка, ты откуда? Ты еще слишком маленькая для того, чтобы прийти ко мне совсем одна. Тебе что-то нужно?

Йамгон Конгртул Ринпоче выглядит очень добрым. Я чувствую себя удивительно важной, значимой, хотя меня, конечно, и пугает такое внимание. Внезапно я забываю обо всем: об обязательных формулах вежливости, о том, как надо правильно обращаться к учителю. Я бы с радостью укутала в одеяло красивых фраз мое обращение, но оно срывается с моих губ, словно просьба о помощи. Так что я сразу перешла к самой сути:

— Я хочу стать монахиней!

Мой голос не дрожит. Слова звучат как утверждение. Йамгон Конгтрул Ринпоче смотрит на меня с улыбкой, потом переглядывается с помощником, словно кто-то только что рассказал им веселую шутку. И мне приходится сдерживаться изо всех сил, чтобы не повернуться и проверить, не сидит ли за мной еще один ребенок, корчащий рожи. Краем глаза я замечаю, что на учителе новые кожаные сандалии. Я уверена, что он надел их в первый раз. Наверное, недавно разбогатевший старейшина нашего квартала передал их ему в качестве подношения во время последнего визита. Мне хочется, чтобы и учитель сегодня обновил что-то в этом мире.

— Я правда хочу стать монахиней!

Я искренне верю в свои слова, и все это прекрасно видят. Словно во сне, я наблюдаю за тем, как Йамгон Конгтрул Ринпоче достает из-за спины маленький красный мешочек и вытаскивает оттуда серебристые ножнички. Потом наклоняется ко мне и одним движением срезает прядь волос. Я знаю, что этот обряд символизирует отречение от мира тех людей, которые решили посвятить себя религии. Но я не чувствую, что меня чего-то лишили, напротив, мир впервые открылся мне во всей своей свободной красоте. От волнения я теряю голос. Учитель отворачивается к стене, закрывает глаза и начинает читать молитвы. После короткой церемонии он показывает мне, что пришло время освободить место.

— Отныне тебя зовут Карма Чоинг Дролма.

Я пячусь к двери, опустив глаза, чтобы они не выдали охватившую меня радость и испытываемую мной гордость. На ступенях монастыря я наконец вздыхаю полной грудью. Вот и все! Я спасена. Уже ничего нельзя изменить. Что бы теперь не случилось, я навсегда останусь монахиней. Я могу больше не бояться, что стану рабой мужской глупости и жестокости. Я посвятила себя религии, потому что не хотела выходить замуж, то есть из практических соображений и повинуясь инстинкту самосохранения. Я стала монахиней, чтобы освободиться от страданий.

Позже я узнала, что именно в этом состоит суть буддизма. До сих пор религия не играла особой роли в моей жизни. Как и все дети нашего квартала, я росла в атмосфере буддизма и воспитывалась на основе нескольких принципов: не убивай, не лги, не воруй… Я уважала традиции и обычаи, но не особо задумывалась над их смыслом. Все религиозные действия я совершала по привычке, вслед за родителями. И в десять лет я стремилась к свободе, а не к постижению таинств буддизма. Но получилось так, что именно наставления Будды сделали меня свободной.

Я бегу домой вприпрыжку, меня переполняют радость, гордость и чувство облегчения. Никогда еще я не была такой счастливой.

— Я стала монахиней, монахиней! Вы больше не можете удерживать меня здесь, вы должны отправить меня в монастырь! Я уезжаю! — кричу я, едва переступив порог дома.

Мама с папой непонимающе смотрят на меня. А я уже принялась собирать вещи. Мне не много нужно. Старая одежда пусть отправляется в мусорное ведро, ведь отныне я буду носить просторные платья с множеством складок: коричневые, оранжевые, желтые — ведь только такие цвета подобает носить монахиням. Так, еще надо взять несколько фотографий великих учителей, моих духовных наставников, пару футболок, маленький походный будильник — эти зеленые часики однажды подарил мне папа (надо сказать, он крайне редко делал мне подарки). Все, больше мне ничего не нужно. А там посмотрим.

Мама улыбается и качает головой, папа тоже. Они выглядят счастливыми. Если один из членов буддийской семьи выбирает духовную стезю, то его действие отражается в первую очередь на родителях, поэтому такого человека все уважают и ценят. Мой сводный брат, сын отца от первого брака, тоже стал монахом, только в Индии, и папа им очень гордится. Теперь и я сумела его порадовать. Он идет к моей кровати и ласково берет меня за руку. Но в его взгляде мелькает что-то очень знакомое. Что-то, что подсказывает мне: моим мечтам не дадут сбыться так просто.

— Это очень хорошая новость, Помо, и мы с мамой постараемся сделать все, чтобы ты отправилась в монастырь. Но тебе придется немного подождать.

Я так и знала… Конечно, он не собирался меня так просто отпускать. На самом деле я ждала чего-то подобного. Три года. Три года я жила, одержимая мечтой о свободе. В мыслях своих я была уже далеко от дома. Но в действительности все оказалось куда сложнее. Я по-прежнему нужна папе дома. Кто еще поможет маме? Уж точно не мои братья. От меня было слишком много пользы, чтобы отец позволил мне сбежать просто так. С тех пор каждый день повторялся один и тот же разговор:

— Когда ты отпустишь меня в монастырь?

— Скоро, скоро…

Я вся кипела внутри, как молоко, поставленное на огонь. В конце концов нетерпение выплеснулось через край. Однажды утром я просыпаюсь с мыслью, что пришло время действовать. Как обычно, кормлю братиков, готовлю завтрак, наливаю чай в термос для нежданных гостей — и тайком откладываю несколько кусочков хлеба и еще кое-что из еды. После некоторых колебаний я все-таки решаю взять мамину любимую шаль, белую, льняную, с вышивкой. И ухожу из дому. Как раз накануне отец в очередной раз несправедливо наказал меня, и я подумала: