Москва – Севастополь – Москва. Часть 3. Делай, что должно - Маргарита Нерода

— А он с бородой.

Петрушинская борода до сих пор была на весь медсанбат единственной. И из-за нее с прежним командиром у бывшего сельского фельдшера шли постоянные баталии. Уж на что деликатным и мягким был покойный доктор Левин к армейским порядкам, ко всему, что касалось медицинской части, он был строг и растительность на лице у личного состава считал недопустимым для медработника излишеством даже в мирное время.

Петрушин сопротивлялся как мог. Уверял, что при должном соблюдении чистоты борода работе нисколько не помеха, а его, коренного сибиряка, просто земляки не поймут, коли кто увидит бритым.

— Ведь я же чистоту блюду не хужей Настасьи. У ней вон какая коса, моей бороды в три раза длиннее. Но ведь всякий раз, не во грех будь сказано Лев Михалычу, обязательно спросит меня: ну, Петрушин, когда же ты, брат, побреешься? Ты же чай не поп, зачем тебе на фронте борода? Так точно говорю, не поп. Но прошу снисхождения.

Увидав нового командира при бороде и усах, Петрушин ни минуты не сомневался, что теперь от него никто не будет требовать побриться.

— А если новый начальник решит, что больше одной бороды на батальон не положено? Что это только старшему комначсоставу такое можно, а остальным — зась? — не утерпела Баба Настя.

— Да лешак тебя забери, болтаешь невесть что!

Начавшийся было спор прервал повар, молодцеватый, широкий в кости сержант. Подошел, вежливо попросил у Петрушина табачку и затянувшись, спросил:

— Кузьма Васильич, я к тебе по делу. Ты в коровах понимаешь?

— Тебе подоить ее аль как?

— Да нет, доить уже поздно. Зарезать.

Петрушин нахмурится:

— Погоди, откуда корова? Снабженцы нам мясное довольствие своим ходом пригнали? Аль ты ее свел у кого?

Повар даже обиделся:

— Товарищ лейтенант, я вам что же, махновец какой? Свел! Корова законная, на нее бумага есть.

— Бумага, говоришь? — недоверчиво протянул Петрушин, — Ладно, давай, показывай, что за бумага, и что за корова.

Черная с белыми пятнами корова, худая и голенастая, с тощим выменем, стояла за кухней, привязанная к березе за рога и время от времени мотала головой, пытаясь высвободиться. Потом протяжно, уныло замычала. Этого было достаточно, чтобы на нетипичные для подразделения звуки к кухне вынесло капитана Федюхина. На этот раз не в ботинках, а в сапогах, не хромающего, бодрого и очень озадаченного увиденным.

— Эт-то что такое⁈ Зубков, какого чер… То есть, доложите, что в расположении делает животное?

Повар вытянулся как положено и объяснил, что со снабжением худо, а потому он при помощи местного населения постарался разжиться мясом.

— Что значит, «при помощи местного населения»? Что вы тут за самоуправство разводите⁈

— Никак нет, — упрямо повторил повар, — Все законно.

— Законно⁈ — Федюхин аж закашлялся от возмущения, — Вы чужую корову отобрали, Зубков! Как это можно сделать законно?

— Не отобрал, а конфисковал. У бывшего полицая и пособника. Я и расписку взял.

— У кого, у пособника?

— Нет, у колхозников. Все как положено.

В расписке, составленной на куске газеты поперек печатных строк, значилось, что правление колхоза в лице таких-то и таких-то товарищей подтверждает, что корова конфискована у бывшего полицая, изменника Родины, и забрана в пользу госпиталя. А сам бывший полицай народными массами изловлен и посажен под караул до прибытия товарищей Особенного (зачеркнуто, рукой Зубкова поправлено на «Особого») отдела. Далее стояло три подписи.

— Этой коровы мне хватит всех накормить, и раненых, и персонал, — резонно объяснял повар, — Мне, товарищ капитан, я извиняюсь, в кашу последнюю гармонь для жирности положить что ли, пока наша служба снабжения в разум придет?

— Вы мне эти остроты бросьте! А о своей самодеятельности немедленно доложите командиру!

К удивлению Федюхина, Алексей Петрович выслушал подробный доклад повара без особого неудовольствия. Даже улыбнулся, изучая составленную колхозниками расписку.

— То есть, товарищ сержант, вы эту корову в порядке шефской помощи получили?

— Так точно! Ну и этого, пособника им сцапать помог. Он корову у дальнего родственника прятал, а сам наведывался тишком. Теперь этот иуда в правлении под замком, мужики его охраняют. От баб. А то на вилы подымут, они сильно злые на него. А надо, чтоб до суда дожил. Когда я уходил, как раз нарочного в город послали, чтоб наряд выслали и забрали куда положено. Я понимаю, что самодеятельность, но много ли на одной пшенке навоюешь? Вот привезут сейчас еще раненых, чем я их накормлю? Пустой пшенки-то небось и на передовой навидались!

— Понимаю, товарищ сержант. Но мы сейчас в резерве. Что вы собираетесь делать с оставшимся мясом? Пропадет ведь.

— Не пропадет, товарищ майор. Все в дело пустим. Только разрешите, для общей пользы…

Инициатива была одобрена. Зубков, получивший право пользоваться полевым телефоном и привлекать весь свободный состав к готовке, развил бурную деятельность. У него нашлись земляки, сослуживцы, земляки сослуживцев и сослуживцы земляков во всех частях даже не дивизии, а чуть ли не всей армии. Откуда-то взялись бочки. Соль нашлась со второго захода, поначалу чуть не случилось беды: «вроде бы соль», доставленная колхозниками, оказалась нитратным удобрением, каким-то чудом залежавшимся с довоенных времен. «Заодно лабораторию проверили», — мрачно пошутил Огнев, а повар навсегда зарекся ворчать по поводу «формальностей» и «начальственных придирок».

В итоге примерно половина мяса ушла на обмен, зато все ветхие колеса у подвод как-то сами собой заменились на новые, а военторговская автолавка доехала до медсанбата с полным запасом погон, звездочек и даже одеколона.

К вечеру, когда зеленые щи, ради которых сержант привлек нескольких санитаров собирать в пойме крапиву и щавель, по достоинству оценил весь личный состав и немногочисленные в период затишья пациенты, на ведущей к расположению дороге послышался треск мотора. На трофейном мотоцикле, с сержантом-пулеметчиком в «люльке» прикатил уполномоченный Особого отдела дивизии старший лейтенант Ланин. Как сам уточнил, познакомиться с новым командованием.

История с коровой, отобранной у бывшего полицая, разумеется, тоже интересовала уполномоченного, но излишнего служебного рвения он не выказывал. Уточнил, в каком колхозе дело было, как фамилия подвергшегося экспроприации, кивнул: да, мол, в курсе, в городе был, сидит, паразит, под следствием, ожидая суда, скорого и сурового.

— По окрестным поселкам этих недобитков, к сожалению, еще хватает. Вот, товарищ майор, обратите внимание, — старший лейтенант указал на две дороги на немой, без единой пометки карте из своего планшета, — Здесь и