Москва – Севастополь – Москва. Часть 3. Делай, что должно - Маргарита Нерода

Лучше, чтобы в случае чего, вы его одернули, чем мне потом арестовывать придется. Так-то он и боец хороший, и повар расторопный, но знали бы вы, сколько таких хороших да расторопных без своевременного пригляду в штрафных ротах пропадают.

Прокурор тоже был прислан в дивизию недавно, вместо предшественника, отправившегося на повышение. Но на фронте был с самого начала войны и навидался всякого.

— Я ведь не ради того, чтобы придраться. Но сами, наверное, знаете. Он один раз для дела, другой раз для дела… Потом только стопочку для бодрости тяпнул, ан глядь — либо к бабе на печь дезертировал, либо хищение, либо грабеж, либо еще чего похуже… Там даже не dura lex, а сам дурак.

Вернулся из штаба в медсанбат Огнев уже заполночь, так и не поймав начальника АПАЛ. Со стороны фронта было темно и тихо, ночная степь совершенно по-мирному пахла полынью и упавшей росой…Только иногда дувший с запада ветер приносил чуть-чуть пороховой гари. Потом долетело еле слышное тарахтение пулемета, бухнуло несколько разрывов, по звуку минометных, но с десятка с лишним километров не разобрать. Какая-то стычка, разведка, наверное. «Утром проверить, все ли Федюхин сделал, — отметил для себя Алексей Петрович, — А теперь спать. Даже если начнется большое наступление, раненых привезут через два-три часа самое раннее».

Утро было спокойным настолько, насколько может быть спокойным утро в медсанбате. Что заставило Огнева по пути на смену внимательно посмотреть на очередного раненого, которого несли в палатку для ожидающих эвакуации, он бы и сам потом сказать не мог.

Глянул в карточку, пощупал пульс, внимательно посмотрел на лицо раненого — и решительно скомандовал: «В операционную, быстрым шагом!» А сам побежал на сортировку.

Раненых в сортировочной палатке уже не было. Федюхин, пользуясь незначительной загрузкой медсанбата заполнял журнал приема. Точнее, диктовал санитару-писарю, малорослому конопатому рядовому, похожему на подростка. Расхаживая по палатке взад-вперед как аист по берегу пруда, он проговаривал менторским тоном:

'Огнестрельный перелом дистального эпифиза плечевой кости. Дис-таль-ного э-пи-фи-за, пишите правильно, — Федюхин глянул писарю через плечо, точь-в-точь как учитель во время диктанта. Тот с несчастным видом макнул перо и левой рукой вытер лоб. Медицинская терминология давалась ему с заметным трудом.

— Товарищ Федюхин?

— Доброе утро, Алексей Петрович, — Анатолий Александрович по-прежнему почти фрондерски не принимал воинскую дисциплину и себя ощущал врачом, волею судьбы одетым в защитное под белым халатом, но тут же добавил по-уставному, — За время моего дежурства ничего существенного. Поступило три человека, один легкий, двое средней тяжести. Легкий и один средний Э-2, второй средний на О-2. Разведчики, напоролись ночью на засаду. Стоит их командира в гости ждать, он со своих глаз не спустит. Хороший командир.

— Вы рядового Яшина направили на Э-2 с проникающим ранением в живот?

— У него же непроникающее, это очевидно, — белесые брови Федюхина на секунду приподнялись вверх, обозначив только легкое удивление, что командир сомневается в его диагнозе. — Щеткина-Блюмберга* отрицательный, брюшная стенка расслаблена. [*Синдром Щеткина-Блюмберга — резкое усиление боли в животе при быстром снятии пальпирующей руки с передней брюшной стенки после надавливания. В мирное время считается определяющим в постановке диагноза перитонита] В ожидании осмотра уснул. Коллега, я пятнадцать лет в Новосибирске занимался травмами живота. И ножевые видел, и пистолетные, и производственные. Ручаюсь…

— Товарищ Федюхин. Вы сейчас будете мне ассистировать на лапаротомии. Я направил Яшина в операционную. Первая очередь.

— Как скажете, товарищ майор.

— Прикажу, товарищ капитан медицинской службы. Это — приказ!

Федюхин пожал плечами и пошел мыться.

На операцию он явился невозмутимо спокойным. Больше не споря, но и ни на йоту не сомневаясь в своей правоте.

— Вот смотрите, коллега, — Федюхин произнес это слово чуть-чуть покровительственно, как, наверное, говорил толковым студентам старших курсов в мирное время, — Рана очевидно… — он аккуратно развел края раны и неумело, по-интеллигентски, выматерился. Брюшина была пробита.

До конца операции он ни сказал больше ни слова, ассистировал идеально, только иногда смаргивал пот, ручейками стекавший по лбу, сестра едва успевала промакивать его марлей. К концу операции капитан был чуть не бледнее пациента. Когда раненого унесли в стационар, Федюхин, все еще держа руки перед собой, глухо произнес:

— Как хотите наказывайте, только объясните, как я мог такое пропустить.

— Вы привыкли к ранениям мирного времени, — Алексей Петрович аккуратно снял перчатки и принялся быстрыми движениями разминать кисти. — Ранение маленьким быстрым осколком не похоже ни на что другое. Осколок со спичечную головку может войти в надплечье, пройти легкие, пробить печень. Осколок в острие булавки может войти в веко, пройти в мозг, повредить там сосуд, а раненый ничего не почувствует, пока не потеряет сознание. Скорость разлета осколков при взрыве — километр в секунду, а живая сила у полутораграммового осколка при этом — как у машины на сорока километрах в час.

— Но как я мог так ошибиться?

— Ранение маленькое, меньше сантиметра. Слипшееся, похожее на касательное. Ранили его четыре часа назад, у него столько сил нет, чтобы все это время вам Щеткина показывать. А что уснул… Вы, Анатолий Александрович, недооцениваете, в каком напряжении нервов и сил непрерывно находятся все бойцы на передовой. В медсанбате он чувствует, что больше, чем полпути к Новосибирску уже проделал. У него такое охранительное торможение идет, что почти любую боль перебивает. Теперь понимаете?

— Понимаю, товарищ майор. Объяснили, — Федюхин горько усмехнулся и выглядел студентом, завалившим экзамен, — Теперь наказывайте.

— Наказать вас сильнее, чем это уже сделали вы сами, не сможет никакой трибунал, а я своей властью — тем более. А задачей вашей теперь будет — в течение месяца представить свои предложения и соображения, как нам с вами улучшить диагностику и оказание помощи раненым в живот. Это будет в сотни раз полезнее любых взысканий.

Глава 20

Южный фронт, начало июля 1943 года, перед Миусской операцией

Армейская патологоанатомическая лаборатория располагалась на окраине небольшого поселка, занятого складами всех возможных служб и подразделений. Под саму прозекторскую отвели по летнему времени две больших палатки, которые проще проветривать, а личный состав устроился в аккуратной беленой хатке с покосившейся крышей.

Начальником лаборатории был чем-то похожий на Мефистофеля, совершенно высушенный кочевой военной жизнью майор медслужбы, одних лет с Огневым, но почти полностью седой. Он встретил их с Федюхиным очень приветливо.

— Майор Ивашов, Евгений Николаевич, начальник последней инстанции между