Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков

Соответствующие потери союзников России выглядели намного скромнее. По сведениям Гамбургского Красного Креста, на 10 сентября 1915 года в германском плену находились 270 000 французов, 25 000 англичан и 40 000 бельгийцев.

Столь вопиющее расхождение в количестве военнопленных на Западном и Восточном фронтах объяснялось двумя главными причинами. Во-первых, французы и англичане уже в ноябре 1914 года перешли к позиционной войне, резко сократившей для воюющих сторон возможности пленения живой силы, тогда как русская армия еще целых 11 месяцев вела маневренные военные действия, всегда связанные с повышенными цифрами в «пленной» статье потерь. Но еще большее значение имела деморализация, все сильнее охватывавшая русскую армию по мере истончения ее кадрового состава и вступления в полосу тяжких поражений. Начальник Штаба Верховного главнокомандующего генерал Алексеев отдавал себе отчет в том, «что массовые сдачи (в плен. – С. Ц.) и бегства с полей сражения являются показателем непосильного нервного напряжения людей». Наспех сформированные дивизии, состоящие из крестьянских ополченцев, легко прекращали сопротивление при первых же неудачах. Брошенные под ураганный огонь вражеской артиллерии, лишенные самых необходимых средств обороны, эти вчерашние пахари искали спасения в добровольной сдаче врагу. Генерал Головин свидетельствует: «В то время как в офицерском составе при десяти убитых и раненых попадает в плен немного менее двух, в солдатском составе сдаются в плен от четырех до пяти».

Характерна история, произошедшая с Ярославом Гашеком летом 1915 года. Будущий великий писатель, искавший случая сдаться в плен, часто отлучался с позиций 91-го пехотного полка в близлежащий лес, находившийся на нейтральной полосе. Во время одной из таких прогулок он наткнулся на группу русских солдат, которым и попытался вручить свое оружие. Но оказалось, что они вышли подышать свежим воздухом с той же целью, что и Гашек. После недолгих препирательств он должен был уступить численному преимуществу и взять русских в плен. Австрийское командование отметило его «подвиг» серебряной медалью[125] и ефрейторскими лычками.

Другой, не столь именитый писатель, Кирилл Яковлевич Левин, побывавший в австрийском плену, отметил преобладающие чувства наших солдат при сдаче в плен. По его словам, русские пленные, недавно сложившие оружие, «были довольны. Смерть больше не грозила им. В плену, во всяком случае, было безопасно, и они не без удовольствия поглядывали на австрийских часовых, которых они теперь могли не бояться. Они были голодны. Войну отработали, как большую работу, и, усталые и успокоенные, думали только о еде и о сне».

Однако для многих из них плен оборачивался жесточайшими мытарствами.

К началу Первой мировой войны правила обращения с военнопленными были включены в область международного права. Гаагские конвенции 1899 и 1907 годов, ратифицированные всеми великими державами, содержали ряд основополагающих принципов, провозглашавших безусловную необходимость гуманного отношения к обезоруженному противнику: «Хотя военнопленные теряют свою свободу, они не теряют своих прав»; плен не есть более «акт милосердия со стороны победителя – это право безоружного»; прямо запрещалось «убивать или ранить неприятеля, который, положив оружие или не имея более средств защищаться, безусловно, сдался», «объявлять, что никому не будет дано пощады», подвергать пленных издевательствам, голоду, побоям и т. д.

На деле принятые международные нормы оказались весьма далеки от реальности, с которой столкнулись русские солдаты и офицеры в германских и австро-венгерских лагерях для военнопленных.

Грубые нарушения германской стороной международных конвенций начинались уже с момента сдачи живой силы противника в плен. Один австрийский лейтенант свидетельствовал, что во время Горлицкого прорыва, «при отходе русских к реке Сан, ко мне неоднократно прибегали мои солдаты – чехи, поляки и русины – и с ужасом докладывали, что где-нибудь поблизости германские и часто австрийские солдаты-немцы занимаются истязанием русских пленных, замучивая их до смерти. Сколько раз я обращался по указанному направлению и видел действительно ужасную картину. В разных местах валялись брошенные обезображенные и изуродованные трупы русских солдат. Находившиеся поблизости германские солдаты каждый раз мне объявляли, что они лишь исполняют приказания своих начальников. Когда я обращался к германским офицерам с вопросом, правда ли это, то они мне отвечали: «Так следует поступать с каждым русским пленным, и пока вы, австрийцы, не будете делать того же, вы не будете иметь никакого успеха. Только озверелые солдаты хорошо сражаются, но для этого наши солдаты должны упражняться в жестокости на русских пленных, которые, как изменники своей Родины и добровольно сдавшиеся в плен, ничего, кроме пытки, не заслуживают».

Перед тем как отправить пленных в тыл немцы, не стесняясь, обдирали их как липку, подвергали побоям и унижениям. Начальник штаба Северо-Западного фронта генерал Владимир Алоизиевич Орановский 16 ноября 1914 года сообщал генералу Ренненкампфу, что, по рассказу бежавшего из немецкого плена унтер-офицера М. Малинкина, «немцы сняли со всех пленных офицеров и нижних чинов шинели и у некоторых сапоги. Одного нашего стрелка ткнули штыком за то, что он не хотел отдавать свою шинель. Пленных офицеров и нижних чинов запирали в сараях и не кормили все три дня. Часто били прикладами и кулаками, все три дня заставляли нести при отступлении своих войск разные тяжести».

Для содержания огромного количества военнопленных в Германии и Австро-Венгрии в спешном порядке сооружались концентрационные лагеря. Всего к 1916 году в Германии насчитывалось 239 концлагерей (вместе с отделениями, разбросанными по стране и оккупированным территориям – 1065). В Австро-Венгрии их было 368.

Лагеря военнопленных делились на офицерские и солдатские. В первых условия содержания были вполне сносными, если не сказать больше. Русские генералы и прочие представители высшего офицерства размещались в старинных замках, крепостях, в зданиях бывших санаториев и пансионатов, переоборудованных под места для содержания пленных. Военное министерство Пруссии предписывало предоставлять офицерам «маленькое, но подходящее для этого помещение», а генералов «размещать в отдельных комнатах». Группе из 5—10 офицеров было позволено иметь одного ординарца. Генералам полагался собственный денщик.

После переговоров с русским правительством для пленных генералов было установлено денежное содержание – 1500 рублей в год (3409 немецких марок). Эти деньги можно было тратить на питание, включая покупку легких спиртных напитков, и приобретение различных повседневных товаров. Русские офицеры были выгодными клиентами для продавцов часов, оптических приборов и других изделий германской промышленности; им не возбранялось делать заказы и за границей. Документы свидетельствуют, что пленные офицеры заказывали себе книги, музыкальные инструменты и даже коллекции дорогого охотничьего оружия, которое должно было храниться у коменданта до окончания войны. Родственникам разрешалось отправлять им посылки, в том числе с шоколадом и табаком, запрещенными к продаже в лагере.

В соответствии с Гаагской конвенцией, пленные офицеры были освобождены от физического труда.