Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков

Российская империя в первый год войны тоже столкнулась с массовой сдачей в плен живой силы неприятеля. Германская и австрийская пропаганда запугивала солдат русским пленом, утверждая, что их ждет неминуемая смерть. Однако эти басни были быстро разоблачены. По признанию одного из военнопленных, рядового австро-венгерской армии, «сказкам о русской жестокости теперь (в декабре 1914 года. – С. Ц.) уже мало верят, так как в действительности она почти нигде не подтвердилась, а лично с пленным кубанские казаки, его захватившие, обращались хорошо: накормили и, узнав, что он болен, приказали хозяину той избы, где он находился тогда, запрячь коня и на возу довезли до русского госпиталя».

Под сокрушительными ударами русской армии австро-венгерские войска в конце 1914—начале 1915 годов достигли пределов разложения. Военная хроника отмечала совершенно фантастические случаи потери ими боеготовности. Так, 4 ноября 1914 года под Краковом двое рядовых 244-го пехотного Красноставского полка взяли в плен две австрийские роты – более двухсот человек, с офицерами. Во время последней вылазки при осаде Перемышля 23-я венгерская дивизия в полном составе сдалась в плен роте русских солдат и отряду ополченцев, причем неприятельские офицеры заранее предусмотрели исход боя: по словам очевидца, они «шли на вылазку с денщиками, а те несли чемоданы».

Совсем иначе вели себя германские солдаты и офицеры. Пленный «герман» был редкой птицей. По свидетельству военного врача Войтоловского, русская медсестра, работавшая в лазарете под Тарновом, в феврале 1915 года говорила: «…сколько я работаю в госпитале, с начала войны работаю, а пленных я не видала немцев. Раненых, тяжелораненых – видела. А пленных – ни одного!».

К началу марта 1916 года общее количество немецких и австрийских военнопленных в России, по официальным данным, составило 1 019 473 человека (из них германских военнослужащих – меньше 10%[128]).

Россия была подготовлена к массовому наплыву военнопленных так же плохо, как и Центральные державы. Конечно, на бумаге все выглядело благопристойно. 7 октября 1914 года Николай II утвердил «Положение о военнопленных», где говорилось о том, что с пленными «надлежит обращаться человеколюбиво», не стеснять в «исполнении обрядов их вероисповеданий», сохранять при них в неприкосновенности личную собственность (кроме оружия, лошадей, военных документов и т. п.). Военнопленных разрешалось привлекать к «казенным и общественным работам», но не «изнурительным» и не имеющим отношения к военным действиям. Пищевое довольствие должно было быть «по возможности наравне с нижними чинами русских войск». Высшим офицерским чинам назначалось денежное содержание согласно табели окладов жалования по чинам в русской армии – от 50 до 100 рублей в месяц.

В действительности, военные и гражданские власти просто не успевали обеспечить всех пленных более или менее сносными условиями содержания. Осенью 1915 и зимой 1916 года лагеря военнопленных в России осмотрели представители Женевского Международного комитета Красного Креста, которые отметили: «Внутри России военнопленные первоначально водворялись в казармах, освобождавшихся вследствие перевода войск на театр военных действий. Затем стали приспосабливать для размещения военнопленных различные здания (Столыпинский Институт в Самаре и т.п.). Когда же приток военнопленных сделался значительным, для них стали устраивать специальные лагерные помещения».

Всего в Российской империи в годы войны было создано более 400 концентрационных лагерей для военнопленных. В Европейской России лагеря обыкновенно вмещали от 2 000 до 10 000 человек, в Сибири были построены более крупные, в которых одновременно содержалось до 35 000 военнопленных. Власти предписывали размещать военнопленных «сообразно с национальностью». Если славяне из Австро-Венгрии могли рассчитывать на центральные губернии (главным образом, Московскую и Казанскую), то пленных немцев, австрийцев и венгров отправляли, как правило, за Урал – в западную Сибирь, Туркестан и Приамурье.

В отчете представителей Женевского Международного комитета Красного Креста отмечалось, что «обычно лагеря военнопленных устраивались по барачной системе. Бараки имели в среднем около 20 сажен в длину, 6 сажен в ширину и 2 сажени в высоту и были рассчитаны на 250—300 военнопленных. В некоторых местах помещения для военнопленных устраивались и в виде землянок, мало пригодных для жилья в сырую погоду. Внутри бараков устанавливались сплошные двухэтажные (а иногда и трехэтажные) нары вдоль стен с широким проходом посередине барака… Никаких постельных принадлежностей пленным не полагалось». Впрочем, в некоторых лагерях выдавали солому, которая через несколько дней «обращалась в пыль, которая, проникая в рот и нос спящих, делалась очагом заболеваний».

Не всегда выдерживались и нормы содержания офицерского состава. В Ардатове (Симбирская губерния), в начале лета 1916 года 42 пленных офицера содержались в двухэтажном доме, «слишком тесном для такого количества офицеров», по мнению члена Особого комитета помощи военнопленным Батюшкова. Зато в соседнем Буинске летом 1915 года 23-м пленным офицерам жилось довольно просторно в новом здании приходского училища, целиком отведенном под постой.

Организация питания также оставляла желать лучшего. В отдельных лагерях военнопленные жили впроголодь. Еще хуже было положение больных. В Тоцком лагере, где свирепствовала эпидемия тифа, больные, помещенные в эпидемические бараки, были фактически брошены на произвол судьбы. «Эти бараки, – говорилось в отчете специальной комиссии, – считаются убежищем смерти, некому заботиться о попавших туда, и повторяется сплошь и рядом, что больные, истощенные болезнью, умирают от голода. Бывает, что 2—3 дня они не получают совершенно пищи и готовы руки целовать за кусок черного хлеба». При этом эпидемические бараки не отапливались. В результате за год в лагере умерло почти 8 000 человек.

Эпидемии и болезни вообще были бичом лагерной жизни. За годы войны они опустошили десятки лагерей (по разным данным, от 25 до 52). Например, зимой 1916 года в Ардатовском лагере от эпидемий погибло 200 человек из 600.

Нелегким испытанием было и преодоление бескрайних российских просторов. Многие пленные не выдерживали тысячеверстных переездов. В феврале 1917 года с эшелона, следовавшего из Петрограда в Сызрань, было снято 159 пленных, заболевших сыпным тифом, 19 из которых умерли. Один из пленных покончил с собой, бросившись под поезд. Уже в Сызрани тифом заболело еще 12 человек.

Поскольку австрийское правительство не предпринимало действенных шагов в поддержку своих военнопленных[129], особенно из числа славянских народов Австро-Венгерской империи, русские власти сами старались облегчить их положение. С этой целью 30 октября 1914 года было создано Всероссийское попечительство о пленных славянах, с отделениями во многих городах России. Уполномоченный Петроградского Совета Всероссийского попечительства А.Н. Вольский взывал к местным администрациям: «Мы не должны забывать ни на одну минуту, что славяне наши друзья из вражеского лагеря». Как правило, военнопленные славяне пользовались облегченными условиями содержания. Однако болезни косили их так же беспощадно, как и всех остальных пленных.

Использование труда военнопленных регулировали «Правила