Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков

с этой невежественной бессознательной массой нашу армию: все наши солдаты с образованием; в первых рядах бьются молодые силы, проявившие себя в искусстве, в науке, люди талантливые и утонченные – это сливки человечества… С этой точки зрения, наши потери будут чувствительнее русских потерь».

Труднее понять, почему все просьбы русского командования оказать помощь в снабжении Восточного фронта винтовками и боеприпасами вежливо отклонялись союзниками. Ллойд Джордж свидетельствует: «Когда летом 1915 г. русские армии были потрясены и сокрушены артиллерийским превосходством Германии и были не в состоянии оказывать какое-нибудь сопротивление вследствие недостатка винтовок и патронов, французы копили свои снаряды, как будто это были золотые франки, и с гордостью указывали на огромные запасы в резервных складах за линией фронта… Когда Англия начала по-настоящему производить вооружения и стала давать сотни пушек большого и малого калибров и сотни тысяч снарядов, британские генералы относились к этой продукции так, как если бы мы готовились к конкурсу или соревнованию, в котором все дело заключалось в том, чтобы британское оборудование было не хуже, а лучше оборудования любого из ее соперников, принимающих в этом конкурсе участие… На каждое предложение относительно вооружения России французские и британские генералы отвечали и в 1914—1915 и в 1916 гг., что им нечего дать и что если они дают что-либо России, то лишь за счет своих собственных насущных нужд…» Британский премьер-министр не сомневался в том, что «если бы мы послали в Россию половину снарядов, израсходованных впоследствии в битвах на Западном фронте, и пятую часть орудий, то не только не было бы русского поражения, но немцы были бы отброшены на расстояние, по сравнению с которым захват нескольких окровавленных километров во Франции казался бы насмешкой».

Для западных союзников летняя передышка 1915 года явилась истинным спасением, так как дала время английскому командованию сформировать и перебросить на континент три «Китченеровские» армии, которые весьма существенно облегчили положение французов. Сверх того, обе союзные армии получили возможность образования за фронтом внушительных резервов.

В июле, когда обнаружилось, что русский фронт трещит под тяжкими ударами германского молота, в Шантильи во дворце принца Конде собралась межсоюзническая конференция для принятия координированного плана действий. Представители союзного командования наметили производство демонстративного наступления к северу от Арраса и «большой» атаки в Шампани – на фронте в 25 километров. Цель двойного наступления была амбициозна: вслед за прорывом должно было последовать общее наступление на всех фронтах и «изгнание немцев из Франции», как гласил приказ Жоффра за номером 8565. Во французской армии воскресли иллюзии 1914 года о быстрой победе и завершении войны к Рождеству. Французский пехотинец Рене Арно писал домой: «Наши командиры так твердо обещают нам победу, что мы верим: они сами убеждены в своей правоте. Ведь если мы потерпим поражение, какое разочарование ждет всех нас, какой удар будет нанесен по боевому духу всех сражающихся!». А пока, в преддверии наступления, он, как и другие французские солдаты, примерял каски нового образца. Стальные, легкие, голубоватого цвета, украшенные невысоким гребнем и чеканной эмблемой в виде пылающей гранаты, они выглядели слишком празднично и театрально: «Мы просто умирали от хохота, примеряя их, словно это карнавальный костюм».

Впрочем, с подготовкой «большого» прорыва французы затянули до 25 сентября, когда кампания на русском фронте фактически завершилась, и Фалькенгайн начал отправку на запад освободившихся корпусов. Огонь 1 750 тяжелых и 2 770 легких орудий облегчил французским и английским войскам захват первой укрепленной полосы противника на фронте в 14 километров. Но перед второй линией германской обороны союзники остановились. На английском участке наступления, под Лоосом, сразу после полудня вперед двинулись десять колонн – в каждой по тысяче человек. Они шли по открытому полю, поросшему травой, словно по учебному плацу. Немцы были поражены видом «вражеской пехоты, покрывшей весь фронт». Пулеметчики открыли огонь с расстояния чуть более километра. Очевидец с германской стороны пишет: «Никогда для пулеметчиков не было такой простой работы… стволы раскалялись и плавали в масле, очереди вдоль и поперек рассекали ряды противника; каждый пулемет делал в этот день 12 500 выстрелов… Было видно, как солдаты противника падают буквально сотнями, но продолжают свой марш, выдерживая строй и не останавливаясь», и только оказавшись перед рядами колючей проволоки, натянутой вдоль второй линии немецких позиций, «уцелевшие поворачивали и начинали отходить». Французские полки шли в атаку с развернутыми знаменами, под звуки военного оркестра, сидевшего в переднем окопе. Ломаные линии пехоты двигались прямо на немецкие окопы, окутанные пороховым дымом, и навсегда исчезали в этом сизом облаке. Однако, несмотря ни на что, результаты прорыва ничем не отличались от майских боев, кроме еще большего числа убитых и раненых с обеих сторон. В октябре англо-французское наступление прервалось.

Завершение Великого отступления русской армии исторгло у союзников России вздох облегчения. Военный министр Великобритании лорд Китченер, выступая в английском парламенте, восхищенно признал: «В истории этой войны будет мало столь выдающихся эпизодов, как искусное отступление русских на очень широком фронте во время постоянного бешеного натиска врага, который далеко превосходил не только в числе, но, главным образом, в артиллерии и боеприпасах. В результате мы видим русскую армию еще вполне боеспособной».

Отбив наступление Гинденбурга в Литве, русская армия получила столь необходимую ей передышку. В тылу формировались и обучались свежие пополнения. В Англии и Франции были размещены крупные военные заказы. Начавшаяся летом реорганизация собственной военной промышленности принесла свои плоды. К началу зимы 1915—1916 годов снарядный кризис стал ослабевать. Российские фабрики и заводы неустанно наращивали производство пушек, пулеметов, винтовок, патронов, военного и морского снаряжения. По вновь построенной 1300-километровой железнодорожной ветке Мурманск—Петербург в армию начали поступать вооружение и боеприпасы, поставляемые союзниками. В ответ на применение немцами отравляющих газов в России было стремительно развернуто около 200 химических заводов. В августе был произведен первый промышленный хлор, в октябре – фосген. На фронт начали поступать угольные противогазы Зелинского.

Этот несчастный для России год закончился парадоксально – первым негласным обращением «победителя» Вильгельма II через посредство одного из его приближенных к «побежденной» российской стороне, с предложением начать переговоры о сепаратном мире России с Германией.

В декабре министр императорского двора граф Владимир Борисович Фредерикс получил от гофмаршала берлинского двора графа Фридриха фон Эйленбурга, с которым его связывала тридцатилетняя дружба, письмо с призывом «положить конец прискорбному недоразумению, произошедшему между государями, и способствовать сближению, которое позволит их правительствам начать переговоры о мире на почетных условиях». Ознакомившись с этим посланием, Николай II поручил министру иностранных дел Сазонову подготовить черновик ответа, сводившегося к тому, что предложение о мире должно быть обращено