Лицом к лицу - Александр Николаевич Кутатели

его могли объявить дезертиром. Степан повидал своего приятеля, врача Родиона Топуридзе, и попросил помочь брату достать свидетельство о болезни. Топуридзе посоветовал положить Корнелия на несколько дней в госпиталь, провести через комиссию и получить для него освобождение.

Корнелий решил лечь в госпиталь дня через три. Вечером же, нарядившись в штатский костюм, он отправился в городской сад. Около моста его обогнали солдаты, ехавшие на неоседланных тощих лошадях. Среди солдат Корнелий узнал нескольких своих товарищей-студентов. Ехавший впереди рослый юноша — Миха Мачавариани — остановил лошадь и пожал Корнелию руку.

— Погуляй около сада, — сказал он, — я отведу лошадь и приду.

Солдаты свернули с улицы и погнали лошадей к Риону. Корнелий, облокотившись на перила моста, залюбовался видом реки и города.

Заходящее солнце зажгло ослепительные золотые блики на окнах домов противоположного берега. Последние лучи его осветили развалины древнего храма на вершине горы, озарили подернутые предвечерней мглой кроны деревьев…

В Кутаисе все еще было жарко. Кутаисцы, ища прохлады, устремлялись к мосту. На балконе ресторана «Ялта», приютившегося у самого берега реки, все столики были заняты людьми, утолявшими жажду мороженым и холодным лимонадом.

Корнелий долго стоял на мосту, любуясь прелестью воспетого Акакием Церетели «весеннего, утопающего в розах» города. Вспомнилось величавое, улыбающееся лицо поэта, обрамленное белой бородой.

На берегу Риона, во дворе мужской гимназии, стояла гигантская, вековая чинара. В ее тени, наслаждаясь свежим ветерком, набегавшим с реки, любили отдыхать школьники. Теперь во дворе гимназии сновали немецкие солдаты, пели песни, и голоса их заглушали шум реки, катившей свои волны по белым каменным глыбам.

Из раздумья Корнелия вывел конский топот — по мосту проезжали немецкие кавалеристы. Он повернулся в их сторону. «Неужели после революции нашей стране суждено превратиться в немецкую колонию? Где же наша независимость?» — подумал Корнелий, злобно глядя вслед немцам, гордо восседавшим на толстозадых конях.

Госпиталь был обнесен высокой каменной стеной. Во дворе, рядом с большим одноэтажным зданием, стояла маленькая церковь. При воспоминании о грязной постели, бязевом белье, черном хлебе и чае с сахарином, о страданиях солдат, валявшихся без ухода на жестких больничных койках, ему стало тоскливо. «Хорошо было бы получить бумагу об освобождении без того, чтобы ложиться в госпиталь перед явкой на комиссию», — думал он, идя медленно по мосту.

У ворот мужской гимназии лавочники и мальчишки покупали у немецких солдат консервы с пестрыми этикетками. Лавочники просили стоявших тут же гимназистов узнать, что стоит товар.

— Вифиль костет? — спрашивали гимназисты на ломаном немецком языке.

Кривоногий, низкорослый немецкий солдат, побывавший, быть может, в Африке, где он прельщал негров различными стеклышками и побрякушками, хитро улыбался и с помощью пальцев называл цену…

2

Корнелия догнали нарядно одетый Миха Мачавариани и сын кутаисского юриста студент Кота Адейшвили.

Миха окончил Тифлисскую грузинскую дворянскую гимназию, а затем учился в Академии художеств. Он был женат на двоюродной сестре Нино. Женщины находили его оригинальным и интересным молодым человеком. Он сразу же завел с Корнелием разговор о Нино.

— Знаешь, если бы мне не подвернулась Эло, то я обязательно женился бы на Нино.

— Не так-то это просто, как ты думаешь, — вспыхнул Корнелий.

Но Миха не унимался:

— Нино мне кажется более женственной, а потом — заметил, какие у нее усики, как она раздувает ноздри? Должно быть, очень страстная, верно? — прищурил он глаза.

— Оставь, ради бога, Нино в покое! Неужели тебе больше не о чем говорить?

— Ну ладно, не сердись. Я же ничего плохого не сказал. А кроме того, она моя родственница, и я, конечно, не сомневаюсь, что она очень скромная и честная девушка.

— Тоже, Америку открыл, — смутившись, ответил Корнелий.

Миха толкнул его плечом:

— Молодец, хорошую девушку получил!

Корнелий улыбнулся.

— Что касается меня, — продолжал Миха, — то я, знаешь, предпочитаю так называемым порядочным девушкам женщин легкого поведения. Среди них такие попадаются, что охо-хо!

— Но попадаются и такие, что день своего появления на свет проклянешь, — заметил Адейшвили, надвигая на лоб фуражку. Он почесал затылок, улыбнулся и уставился на Миха своими черными, как агат, глазами.

— А знаешь поговорку: волков бояться — в лес не ходить. Корнелий, идем в цирк, я познакомлю с циркачками. Посмотришь, какие девочки! Потом сложимся и поужинаем с ними. Пойдем! — приставал Миха к Корнелию.

— В цирке не интересно. Лучше по бульвару погуляем, а после, если хочешь, поужинаем.

— Брось! Ну что хорошего нашел ты на кутаисском бульваре? Шляются толпами гимназисты, вот и все.

Действительно, сад гудел, словно улей, в котором не умещаются пчелы. Молодежь, предпочитая гулять по тротуару вокруг сада, толпами валила оттуда, громко разговаривала, хохотала.

Стемнело. Только кое-где мерцали огни. В темноте то в одном, то в другом месте раздавались девичий визг, крики и брань…

Корнелий еще раз посмотрел с моста на темные улицы рано засыпавшего города. С берега доносился собачий лай, заглушавшийся шумом реки.

Вход в наскоро сколоченное здание цирка освещался электричеством. Изнутри доносились звуки духового оркестра.

Корнелий неохотно вошел в цирк. В дверях они столкнулись с капитаном Хидашели. Миха и его друзья поздоровались с капитаном.

— Ваша батарея сейчас на Ахалцыхско-Ахалкалакском фронте. А вы что делаете в Кутаисе? — спросил Корнелия капитан.

— Я в отпуску, — соврал Корнелий, глядя в глаза коренастому капитану. Одет Хидашели был просто, и если бы не погоны и офицерский Георгиевский крест, его можно было бы принять за солдата.

— Заходите, заходите, — приглашал он молодых людей. — Первое отделение неинтересно. Я попозже подойду, на борьбу. Сегодня борются Меделаури и Квариани — молодой спортсмен, кутаисский гимназист. Известный борец Джое Мора возлагает на него большие надежды. Я тоже думаю, что из него толк получится.

— Такого телосложения, такой силы и ловкости, как у Квариани, я никогда еще не видел! — восторженно воскликнул Миха.

— Вот и отлично, сегодня еще раз полюбуешься, — снисходительно улыбнулся Хидашели и, хлопнув Миха тяжелой рукой по плечу, ушел.

Корнелий проводил его испытующим взглядом и подумал: «Неужели на его совести лежит разорение многих деревень?»

— Подлец!.. — вырвалось у него.

Мачавариани и Адейшвили вступились за капитана.

3

Ужин и ночь, проведенная с цирковыми артистками на квартире Котэ Адейшвили, родители которого были на даче, обошлись Корнелию недешево. От денег, выданных Терезой на дорогу и на жизнь в Тифлисе, осталась только половина.

На другой день молодые люди поднялись лишь в полдень. Выкупались в Рионе. Погода переменилась. Стоял пасмурный день; моросил мелкий дождь. И все же Корнелий долго купался. Он простудился и схватил «испанку». На третий день стало ломить поясницу и все суставы. Жена Степана, Като, измерила температуру. Термометр показал около сорока. Невестка уложила Корнелия в