Лицом к лицу - Александр Николаевич Кутатели

Пожав Корнелию руку, Евтихий, ухмыльнувшись, уставился на его корзину. Он знал, что в ней «подарки» из деревни, и сгорал от нетерпения поскорее ознакомиться с ними.

Корнелий прошел в свою комнату. Сняв и бросив пальто на диван, он раскрыл корзину. Комната сразу наполнилась аппетитным запахом. В корзине были плотно уложены выпотрошенные поросенок и жирная индейка, чурчхелы, несколько бутылок водки, айва, орехи, сушеный инжир, унаби.

Корнелий направился в кухню умыться. Он прихватил с собой бутылку водки для Евтихия. Тот принял ее с благодарностью, обтер кухонным полотенцем и поднес к лампе.

— Чистенькая, прозрачная… — произнес он, похлопывая бутылку рукой. — Недаром ее слезой Пилата называют.

— Из сотового меда, — пояснил Корнелий.

— Да что ты говоришь! Это, брат, самая лучшая водка, — воскликнул Евтихий и нежно прижал бутылку к груди. — Родной ты мой, голубчик, ублажил! — Зеленые, как у кошки, глаза его сверкали каким-то вожделением. Евтихий был человеком веселого нрава и никогда не унывал. Глядя на него, казалось, что он всегда под хмельком.

Корнелий усмехнулся. Потом взглянул на плиту с кипящими котлами и кастрюлями.

— А что, — спросил он, — наши уже пообедали?

— Нет, пока только суп подали, — ответил Евтихий, пряча бутылку в шкаф.

2

В кухню вошла горничная, стройная женщина с золотистыми волосами, в белом переднике. В руках у нее была стопка глубоких тарелок.

— Господа ждут вас к столу, — сказала она, поздоровавшись с Корнелием.

— Скажите, что сейчас приду.

В душе он был обижен и на Нино и на Вардо — они после столь долгой разлуки даже не вышли встретить его.

— Куда ставишь тарелки! — прикрикнул Евтихий на молодую женщину и, обняв ее за талию, отвел от плиты к столу.

Горничная толкнула его локтем в бок:

— Пусти, сатана!

— Зачем сердишься, Щура, Шурочка ты моя? — отступив, ласково промолвил повар.

Шура украдкой взглянула на Корнелия. Затем, прищурив голубые глаза, улыбнулась и кокетливо поправила прическу.

«И тут роман!» — подумал Корнелий, вытирая полотенцем лицо.

Горничная торопила повара, медленно выкладывавшего на блюдо шницеля и гарнир.

Когда она вышла из кухни, Корнелий подмигнул повару:

— Ну как, клеится дело?

— А ну ее… — махнул рукой Евтихий. — Очень уж обидчивая, недотрога…

Он подошел поближе к Корнелию, подбоченился и, понизив голос, заговорил с ним так, словно они были давнишними друзьями:

— Смотри, Корнелий, чтобы барышню твою, хозяйскую дочку, из-под самого носа у тебя не утащили. В оба, говорю, гляди: уж очень на нее тут зарятся. Сам понимаешь, такую днем с огнем не сыщешь. Цветочек, лилия белая! Искупается — водичку после нее с удовольствием попьешь…

— А кто ж это на нее зарится? О чем ты говоришь? — насторожился Корнелий.

— Кто? Много их тут, образованных всяких, — и Платон Могвеладзе, и этот, поэт Рафаэл, и Геннадий Кадагишвили, и Сандро Хотивари. Ведь, поди, каждый день бывают у нас. А зачем? Как думаешь?..

— Ну и пусть бывают, в особенности Сандро: он — мне друг.

— Ни! Ни! Ни! — заволновался Евтихий. — В таком деле, милый, самому лучшему другу нельзя доверять. Или, думаешь, не друга поймал я у своей жены? Думаешь, не из-за друга ушел от нее?..

Корнелий много раз уже слышал от Евтихия эту историю и потому не дал ему договорить.

— Что поделаешь, Евтихий, насильно мил не будешь. Песенка даже про это есть, должно быть, слышал?

— Не только слышал, а и сам часто ее пою. Вот за это люблю тебя, Корнелий, все-то ты знаешь, правильно обо всем рассуждаешь… Нет, что ты там ни говори, а барышня наша прямо и создана для тебя, обязательно для тебя! Баста, больше ничего не скажу!

— Ты и так очень много сказал…

— Нет, нет! Погоди! Если кто мешать тебе будет, — вспыхнул гневом Евтихий, потрясая кухонным ножом, — ты мне скажи, я с ним по-своему разделаюсь. Не сомневайся. Я человек храбрый. Не зря меня на войне хвалили! Эх, друг! А хочешь… увезем Нино?

Корнелий рассмеялся, повел повара в свою комнату и отдал ему привезенную из деревни корзину с провизией.

Когда Корнелий переоделся и готов был выйти в столовую, нм овладело беспокойство. В голове роились смутные мысли: «С чего бы это Евтихий стал меня предупреждать? Знает он что-то, безусловно, знает. Недаром говорится, что прислуге лучше всех все известно, что творится в господском доме. Ясно, если бы ничего не произошло, Нино и Вардо обязательно встретили бы меня».

Нерешительным шагом Корнелий направился к дверям столовой.

ПЛОХОЙ ДЕСЕРТ К ОБЕДУ

После обеда сразу началась ссора.

Народное

1

Встреча Корнелия с семейством Макашвили не сопровождалась на этот раз шумной радостью.

Войдя в столовую, он сразу же заметил, как смутилась и покраснела Вардо. Нино сидела, опустив голову, не отводя взора от тарелки. Только Эстатэ, занимавший центральное место за столом, чувствовал себя, по-видимому, прекрасно.

— Привет! Отыскался наконец наш воин! — воскликнул он весело.

Находившийся тут же Сандро Хотивари встретил друга радостной улыбкой, и Корнелий решил, что в отношении Сандро Евтихий, безусловно, ошибался.

Поцеловав руку Вардо, он подошел к Нино. Не поднимая глаз, девушка равнодушно протянула ему руку. Такая холодность поразила его.

— Госпожа Ивлитэ, — обратилась Вардо к старухе в старинном чихта-копи, взяв за руку подошедшего Корнелия, — это сын Терезы Мхеидзе. Мы все его очень любим… — И тут же скороговоркой шепнула ему: — Наша бабушка, мать Эстатэ…

Корнелий поклонился, коснулся губами руки, протянутой старухой.

— Здравствуй, сынок, — важно кивнула она и поцеловала его в лоб.

Затем Корнелий поздоровался с Платоном. Тот улыбнулся, но Корнелий так и не понял: означала его улыбка сочувствие, насмешку или снисходительность к побежденному сопернику?

Брат Эстатэ, Джибо, принялся журить Корнелия:

— На тебя жалуется командир вашей батареи капитан Алексидзе.

— Я болел… — смущенно оправдывался Корнелий. — Медицинская комиссия освободила меня…

— Знаем мы эти медицинские комиссии! — махнул рукой Джибо. — Если молодежь начнет уходить из армии, то кто же воевать будет?

Вардо представила Корнелия полному, среднего роста, пожилому человеку:

— Сенатор Георгий Дадвадзе.

От выпитого вина круглое, гладко выбритое лицо сенатора раскраснелось. Седые волосы на голове представляли резкий контраст с черными как смоль бровями, с первого взгляда казалось, что он их красит. Сенатор добродушно улыбнулся.

После всех Корнелий поздоровался с Хотивари. Не довольствуясь рукопожатием, Сандро обнял друга, привлек к себе и крепко поцеловал. Корнелий сел рядом с ним. Сандро немедленно наполнил его стакан вином.

— Ты что это, усы отпустил? — спросил он, дружелюбно усмехнувшись и прищурив глаза.

На груди Сандро красовался Георгиевский крест.

Вардо