Лицом к лицу - Александр Николаевич Кутатели

— Неужели? — удивился Корнелий, погруженный в собственные мысли.

— Вам, должно быть, известно, что, кроме нас, у Эло никого нет в Тифлисе. Она же, странная женщина, ничего нам не сообщила о своем разрыве. Рояль, всю свою обстановку оставила в квартире мужа, а сама, бедняжка, ночует, оказывается, у подруг, — сегодня у одной, завтра у другой, послезавтра у третьей… Эло — племянница Эстатэ, и вы сами понимаете, что мы никак не можем оставить ее без внимания и помощи. Она всегда была очень нервной, и я боюсь… — На глазах у Вардо выступили слезы.

Неизвестно, чем были вызваны эти слезы — жалостью ли к Эло, тревогой за судьбу дочери или желанием вернуть себе во что бы то ни стало эту уютную комнату.

Однако в сердце Корнелия эти слезы не пробудили никакого сочувствия.

— Да, я не знал, — проговорил он безучастно, — что Эло разошлась с мужем. Неужели это произошло из-за того, что Миха пил?..

Вардо обиделась: Корнелий упорно не изъявлял согласия уступить комнату.

— Да, пил, — резко ответила она, — хулиганил, развратничал, будь он проклят! Жаль Эло, а он пусть хоть сквозь землю провалится — туда ему и дорога!

Корнелий с удивлением смотрел на Вардо — он никогда еще не видел ее такой разгневанной.

— Счастье не балует Эло, она сама в этом виновата, — продолжала Вардо. — С первого взгляда влюбилась в этого негодяя, бросилась ему на шею. Подумаешь, художника нашла! Хотя бы капелька таланта! Малюет какие-то сальные картинки, которые самого черта могут оскорбить… — неистовствовала Вардо и без конца сыпала проклятия на голову Миха.

«Может быть, боится, что и Нино бросится мне на шею?» — терялся в догадках Корнелий. Но Вардо не дала ему долго раздумывать.

— Корнелий, — не вытерпев, прямо спросила она, — скажите, можете ли вы войти в наше положение и освободить эту комнату? Тогда Эло не придется уже кочевать по квартирам своих подруг. Несчастная женщина, она так нуждается в сочувствии и поддержке! Ведь вы ничего не теряете — будете жить у тети в гораздо лучших условиях, чем у нас. Прошу вас, дайте мне сейчас же ответ.

— Что же делать, раз создалось такое безвыходное положение… я согласен…

Сказав это, он почувствовал себя так, словно из сердца его вырвали частицу самого для него дорогого. Злоба душила его. Но обрадованная победой Вардо ничего не замечала.

— Спасибо, Корнелий, спасибо! — воскликнула она и принялась осматривать комнату, словно прикидывая, как лучше расставить вещи, развесить картины, ковры.

Наконец Вардо обратила внимание на Корнелия и принялась утешать его:

— Правда, мы привыкли друг к другу, и вам, наверное, тяжело расставаться с нами, но что поделаешь, иного выхода нет. Да и не навеки же мы расстаемся. Вы остаетесь в Тифлисе и, конечно, будете часто бывать у нас… Ведь нельзя же Эло оставить на улице?!

— Об этом речи не может быть, — подтвердил учтиво Корнелий, но в душе его кипела буря; он устремил на собеседницу налитый тяжелой злобой взгляд.

Вардо вздрогнула.

Сделав над собой усилие, Корнелий улыбнулся:

— Так вот, будем считать, что с этим делом покончено.

— Большое вам спасибо, — ответила Вардо, поднимаясь.

Корнелий тоже встал.

— Нино, наверное, очень волнует несчастье, постигшее Эло?

— У нее и так нервы не в порядке, а теперь она все время плачет.

— Можно мне ее повидать?

— Она ушла с бабушкой к племяннице.

«Спрятали от меня», — решил Корнелий.

МЕЧТА И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

И тот не человек, и сердце в том мертво,

Кто жил и для людей не сделал ничего.

Н. Бараташвили

Прошло больше месяца с тех пор, как Корнелий поступил в университет и поселился у Микеладзе, в узкой и длинной, как коридор, комнате. Разложив на столе анатомический атлас, он зубрил остеологию, заучивал латинские названия. Но каждый раз, как он садился за книги, перед его глазами неизменно возникал образ любимой девушки и мысли уносились к ней.

Он решил во что бы то ни стало встретиться с Нино, чтобы узнать, почему она порвала с ним. Пока эта встреча не удавалась: «филистерка» и «дипломатка» Вардо — так прозвал ее Корнелий — зорко следила за своей дочерью.

Корнелий отодвинул в сторону атлас, сложил в мешок позвоночные и берцовые кости, поставил на этажерку череп.

Мучимый сомнениями, он все, что касалось его и Нино, преувеличивал, рисовал в самых мрачных красках. Он начал сомневаться в людях. Был уверен, что в семье Макашвили его место занял уже Платон. Ему только одно было непонятно — почему Эстатэ и Вардо считают подходящим женихом для своей дочери человека, который в два раза старше ее? «Нет, мне обязательно нужно увидеться с ней. Она не могла так легко решиться на разрыв без всякого к тому повода и предупреждения. А может быть, Нино любит меня, но только обижена за мое трехмесячное молчание? А что, если Вардо и Эстатэ всячески поносят меня при ней за то, что я не разделяю политики нашего правительства, бросил армию, и предпочли мне Платона, занимающего видное положение в обществе? Тогда Нино ни в чем не виновата», — гадал Корнелий, мучимый любовью, вспыхнувшей с новой силой.

Платон был опасным соперником. И у Корнелия, который только что поступил в университет, возникло страстное желание поскорее опередить его — он жадно набросился на книги.

Гимназия, директором которой был Дата Микеладзе, славилась прекрасной библиотекой, созданной стараниями его предшественника, чеха Дрбоглава. В ней были комплекты русских и иностранных журналов за несколько десятков лет.

Корнелий, изучавший еще в гимназии введение в философию, был знаком с различными философскими течениями. В гимназические годы он прочитал классиков немецкой идеалистической философии и под их влиянием чуть не превратился в крайнего индивидуалиста и даже мистика. Неизгладимое впечатление произвели на него драмы Гауптмана, Ибсена и Метерлинка.

К счастью, Корнелий не принадлежал к числу той молодежи, которая без всякой критики, без долгого раздумья принимала доводы, не проверенные научным опытом.

Вместе со всей молодежью отдал он дань и увлечению Достоевским. Прочитав «Братьев Карамазовых», Корнелий никак не мог согласиться с философией Ивана Карамазова.

«Неужели, — недоумевал Корнелий, — человеку так вот и нет выхода из мира страданий ни в религии, ни в социализме? Если верить Карамазову, то получается, что человек не должен жить для общего счастья. Он проповедует, что прогресс человечества, гармония будущего — вещи весьма сомнительные и покупаются они муками невинных страдальцев, дисгармонией настоящего. Как же так, — вопрошал Корнелий, — если не стоит жить для лучшего будущего, то для чего же тогда жить?