Ольвия - Валентин Лукич Чемерис

тех, поначалу несметных, отар, что гнали за войском рабы. Все верили: еще день-другой, и они догонят скифов, а тогда будет все. И мяса тоже будет вдоволь, ведь чего-чего, а скота у скифов превеликое множество.

А к переправе уже в темноте подходили все новые и новые отряды.

Не нашел Дарий покоя и на той стороне Великой воды.

Военачальники ежедневно жаловались ему, что скифы не умеют воевать, что так вести себя, как они, не подобает достойным мужам. Дарий во всем соглашался, но поделать ничего не мог: между его войском и скифами оставался один дневной переход. С такой тактикой ведения войны он доселе не встречался. Раньше противник, на которого он шел, либо принимал бой, либо сдавался… Но чтобы водить вот так… нет, такого с ним еще никогда не было. Гоняться и чувствовать себя побежденным? И куда так добегаются скифы? В конце концов, они у себя дома, знают степи как свои пять пальцев, а он?.. Что знает он об их степях?.. И — что хуже всего! — Дарию снова начал сниться обезглавленный им Сирак, сакский пастух с берегов Яксарта.

И не думал царь о том саке, из головы его выбросил, а он, вишь ты, является и является ему во сне.

А сон был один и тот же, как по заказу: он, Дарий, ведет свое войско, гонясь за скифами, а впереди, на расстоянии полета стрелы, маячит сак в драной войлочной куртке, в потертых на коленях кожаных штанах, в расползшихся сафьянцах, из носков которых торчат его пальцы. Беззаботно скалит Сирак свои зубы, похлопывает себя кнутом по голенищам — лясь-лясь!.. Аж в ушах Дария отдается этот щелк.

Дарий хочет крикнуть войску: не идите за ним, это страшный сак, порождение темных сил Ангро-Манью, не идите, персы, ибо он заведет вас в пустыню, на край света, где и провалитесь вы в бездну бездонную, — хочет крикнуть и не может разжать онемевшие уста.

А Сирак, оборачиваясь, пальцем манит за собой войско, и оно покорно идет за ним, идет… идет… идет… А Сирак похлопывает себя кнутом по голенищам драных сафьянцев — лясь-лясь…

А в ушах Дария только — лясь-лясь!..

— Эге-ге-гей, персы?!! — кричит Сирак. — Идите за мной, я приведу вас к скифам, ибо ваш царь не знает к ним дороги!

И войско покорно идет за ним, идет… идет… идет… На погибель свою идет…

— Остановитесь! — хочет крикнуть им онемевший Дарий. — Именем Ахурамазды велю вам: остановитесь! Слушайте речение слов моих: остановитесь! Опомнитесь, персидские мужи, куда и за кем вы идете, как стадо покорных овец? Вас ведет злой дух Ангро-Манью!

Наконец разжимает уста, кричит и просыпается в своем походном шатре, просыпается, мокрый от липкого, омерзительного пота, хватает пересохшим ртом душный от курящихся в медной чаше благовоний, тяжелый воздух…

О своем сне, о том саке-пастухе, он не говорит никому, даже атравану больше не упоминает. Этот сон таится в нем, как хищный зверь, в засаде поджидает, и вот-вот прыгнет, сотрет ту грань, что отделяет сон от яви, и вырвется на волю, и учинит переполох в войске. А вырвется сон из его головы, поползут слухи по войску об обезглавленном саке, который их водит, и тогда беды не оберешься. Войско и так уже теряет веру в победу, а тогда…

О, только не это. Сцепить зубы и никому, никому ни слова о том сне. И самому о нем забыть.

Забыть, забыть, забыть!!!

Нет, не было никогда того сака и не будет! Это злые духи, темные силы темного царства Ангро-Манью навевают ему этот сон.

И он старается не думать о нем, но уснуть уже не может и тяжело-тяжело ворочается с боку на бок в своем шатре, а потом вскочит — растрепанный, со всклокоченной бородой и выпученными огромными глазами, — блуждает по шатру, словно что-то потерял и не может найти.

И среди этого блуждания нет-нет да и промелькнет мысль, хлестнет по мозгам, как молния по тучам: а что если этот сон — вещий?

И тогда, разрывая на себе хитон, он кричит:

— Эй, люди! Хватит вам спать! Танцовщиц ко мне ведите, пусть танцуют в моем шатре до белого утра!

И приводят хмурые, нелюдимые и немые евнухи в царский шатер стайку юных, заспанных и перепуганных танцовщиц, девочек лет двенадцати-шестнадцати, дочерей разных народов и племен. Испуганно зыркают они на бородатого грозного царя, что черной тучей маячит в шатре… О, какой у него вид!

Быстрее, быстрее танцевать, в танце — спасенье.

И взмахивают руками, словно хотят стайкой взлететь, и плывут, плывут по кругу… На их нагие, хрупкие, у некоторых еще детские тела наброшены легкие прозрачные покрывала, но этот бородатый черный царь их тел, к счастью, будто не видит, он смотрит сквозь них и думает о чем-то своем — тяжелом, гнетущем, безнадежном. Говорят, царю снятся страшные сны, потому что он часто кричит во сне: «Остановитесь!.. Остановитесь!.. Не идите дальше! Не верьте ему!..» А за кем не идти — того никто не знает.

И девочки как можно быстрее плывут в танце, словно хотят выпорхнуть из шатра, из персидской орды.

Ой, мамочка, ой, матушка…

На разных языках мысленно зовут они своих матерей, а матери их, изнасилованные и растоптанные, давно уже сгорели в огнях, что бушуют повсюду, где проходит персидский воин, и пепел их развеян по свету…

— Ой, мамочка, ой, матушка…

А бородатый черный царь каменной глыбой нависает над ними и не сводит с них больших блестящих глаз, и о чем-то думает, думает…

О чем и о ком он так страшно думает?

Быстрее, быстрее танцевать, чтобы он не успел ни на какой остановить свой черный взгляд…

Ой, мамочка, ой, матушка…

Изгибались змеями гибкие девичьи станы, плавно взлетали руки, и молили танцовщицы, чтобы руки эти крыльями стали… Не становились руки крыльями лебедиными…

Ой, мамочка, ой, матушка…

Тихо, тихо, черный царь уже спит.

Спасены.

И они все вместе, одна впереди другой, стайкой выпархивают из шатра во тьму черной ночи, машут руками… Нет, не становятся их руки лебедиными крыльями.

А ждут их у шатра страшные евнухи, а в шатре спит черный страшный царь.

Ой, мамочка, ой, матушка…

Не стали руки крыльями.

***

Дарий о Персидской державе[30]

Я — Дарий, царь великий, царь царей, царь многоплеменных стран, сын Виштаспы, Ахеменид, перс, сын перса, ариец из арийского рода.

Говорит Дарий-царь: «Вот те страны, которые я