Лист лавровый в пищу не употребляется… - Галина Калинкина

С подоспевшим Толиком вышел иерей на воздух. Но Толик хватился игрушки, с какой не расставался: китайская фарфоровая куколка с фарфоровым младенцем в капюшоне шёлкового плаща. Мальчик побежал обратно. Роман Антонович остался ждать на крыльце.

Сумерки осели, мороз к вечеру усилился. Сосульки трещали на карнизе. Навстречу шла Варваруня. Диаконица разохалась, разахалась, гостя такого редкого упустила. В окошко на них понуро смотрел Лексей Лексеич, не решился отцу Антонию рассказать, как третьего дня наведался к супруге его незнакомый человек, расспрашивал о предстоятеле Перминове: кто к нему ходит, к кому он сам ходит, с кем часто общается, не собирает ли собраний, чем живёт, не ездит ли в Петроград, как относится к Патриарху Тихону и что за мальчик с ним проживает. Пришлый сказывал, будто собирается перекрещиваться в старую веру, намучался среди безбожников и никониан, потому интересуется здешним настоятелем.

Буфетов и сам смолчал. И супруге своей велел строго-настрого рта не открывать: уж больно тот «новомученник» смахивал на сексота.

На Горбатом мостку сошлись два человека.

Один топтался тут с четверть часу, поджидая. Второй подошёл, соскочив с попутной кошевы у базара; трамваи мёртво стояли. Оба держали листы бумаги, вырывавшиеся из рук ветром. Встретились, обнялись сдержанно, направились с моста прямиком к храму Илии Пророка.

– И тты сорвал? – Евсиков-младший показывал на оборванные листочки, – у меня ппять штук.

– И у меня три, – Лантратов на свои показал, – на воротах домов снял, пока шёл по тупику.

– А от базара идёшь, они на ккаждом шагу.

– «В полдень восьмого марта сего года в храме Илии Пророка, в Алексеевой слободе, состоится лекция пресвитера Вениамина Руденского – представителя движения «нового христианства». Вход за символическую плату».

– Ннадо всю округу обойти и ссодрать везде эту гадость.

– Пусть висит. Посмотрим, много ли придёт. И о.Антония послушать, срывать ли.

– К дому пойдём?

– Сперва давай в храме поищем.

Свернули к церковной ограде, мимо кладбищенских могилок прошли. Впереди у высокого церковного крыльца мужик с метлою и штатский в приталенном пальто на плотной фигуре. Мужик грёб позёмку, невзирая на собеседника, а тот, что в дорогом, изящном наряде, ступал за ним следом, обходя то справа, то слева, подскакивая и шустро уворачиваясь от метлы. Перед ступенями крыльца расчищен от снега кусок каменных плит.

– Бранятся никак? Ккто там?

– Калина-сторож и второй тоже знакомый.

– Рруденский!

– Он. Давай минуту тут постоим. Нет желания встречаться

Встали у сторожки. На голых тополях стая ворон кликушествовала, перебивая разговор.

– Отчего же нельзя, милейший? Почему храм на замке. Разве я не могу…

– Не могёшь.

– …Войти, помолиться, отправить свою потребность, так сказать.

– Потребность у нас тут за углом отправляют.

– Ты не понял меня, милейший, потребность духовную. Другие храмы между служб не запираются. А у вас…

– Вот и чеши в другие. Тута не твой. Ты знашь хоть, каков храм перед тобой?

– Знаю, потому и хочу войти. Где настоятель ваш, Перминов?

– Твоё ли дело?

– Дело моё, милейший, действительно моё. Объявления видел?

Сторож встал, на метлу опёрся двумя руками, как на патриарший посох.

– Афиши?

– Мне завтра тут выступать. Я – Руденский. Мне требуется с иереем здешним обсудить…

– А ну, иди отседа! Анчутка!

Редкое благодушие спало с Калины. Сторож взял метлу наперевес, набычился и, глядя исподлобья, двинул на штатского, как пешей цепи ратник на войско неприятеля.

– Эй, эй, любезный, не смей!

Штатский защищался рукою в кожаной перчатке, отступая от напора и озираясь в поисках укрытия. Шаг-два и загнан бы оказался в глубокий сугроб суровым воякой. Но спешно подошли два молодых человека. Лавр у защитника метлу отобрал, Костик поддержал за локоть Руденского.

– Ппальто испачкали.

Руденский сперва обрадованно повернулся. Но разглядев в подмоге Лантратова, скривился, стал полы пальто отряхивать.

– Вот знал, встречу Вас тут. Правда ожидал завтра.

– На завтра и не рассчитывайте. Не будет Вас тут завтра.

– Ну, не Вам решать. И потом, всем станет известна наша давняя контроверза. Вы намеренно мне препятствуете по личным причинам. О, Боже правый! Смилуйся и огради меня от новых казней египетских.

– Не ёрничайте!

– Ппростите, а у нас с Вами нет контроверзы?

– С кем имею честь?

– Константин Евсиков.

– Профессора Евсикова сын…

– Ттак точно.

Руденский будто на минуту смутился, еле уловимое облачко пролетело перед его взором: стыдная болезнь, клятва Гиппократа, тайна исповеди…

– С Вами нет контроверзы.

– Ттак вот. Не будет Вас тут завтра.

– Самоуправство! Имею официальное разрешение на лекцию от Политотдела. Вот взгляните, будьте любезны, «Резолюция о допущении товарища Председателя лектором в храм…», тут пропуск, мы впишем адрес, «и приняла решение: «Направить товарища Руденского на общих основаниях…». Читайте, читайте, не отворачивайтесь. А не пустите, так по-другому войду!

Руденский продолжить не успел. От калиточки направлялись двое в облачении: иерей и протодиакон. Подошли ближе, им поклонились трое, сняли шапки.

– Доброго здравия всем. Лантратов, почто ты с метлой-то?

Калина метлу вырвал из рук Лавра. Руденский сделал шаг вперёд.

– А я к Вам, Вы – о.Антоний?

– Я. Вас знаю, на лекциях присутствовал, на митинге видел. Вы же – пророк «нового христианства», религиозный проповедник угнетённого класса?

– Ирония Ваша неуместна.

– Калина, ступай, храм отвори. И ты, иди, Лексей Лексеич, готовься к службе.

Сторож Калина, протодиакон, Лантратов и Евс поднялись по ступеням к дверям храма. От калиточки подходили старушки и девушка – певчие. За ними шёл невысокий парень, но будто передумал идти к храму. Свернул к погосту, может, своих навестить, хоть там и не расчищено покамест. Старушки и девушка раскланялись с иереем, перекрестились на храм, прошли. У крыльца остались двое: Перминов и Руденский.

– Ну тут я хозяин, мне и спрашивать первым. Зачем пожаловали?

Руденский будто чуть смешался, но тут же собрался. Принял привычную позу важного сановника с выгнутой грудью, подняв подбородок и запрокинув лицо.

– Ээ… Предварить завтрашнее, так сказать, пояснить… Договориться. Видите, я даже не при облачении. С миром.

– Суть дела?

– Позволите ли Вы, о.Антоний, говорить завтра с вашего амвона?

– Не верите, значит, в то, что делаете? Колебания губительны для всякого начинания. Призывы развесили, а сомнения гложут.

– Зная старообрядческую твердокаменность…

– Неотступность.

– Я бы сказал, настырность…

– Неуклонность.

– Упорство…

– Верность.

– Ну, нам в понятиях не сойтись. Зная…

– Опасаетесь, завтра Вас сюда не пустят. И свиту вашу. Люди встанут. И чтобы позору не набраться, прибежали ныне упредить.

– Неужели не можем уговориться так: я не настаиваю на завтрашнем выступлении. В епархии говорю, сорвалось. Вы же обещаете мне в своих проповедях, о коих я наслышан, не задевать «Живую церковь», не затрагивать обновленческое движение вовсе.