Человек-паук - Филипп Степанович Шкулев

Филипп Степанович Шкулёв

Человек-паук

Утро... Летнее утро. Солнце высоко поднялось из-за леса и своими золотыми лучами осветило роскошные луга... Роса миллионами искр сияла и горела на лепестках цветов и травы, золотистые пчелки весело жужжали над цветами... Птицы пели гимн Творцу... Леса благоухали ароматом... Крестьяне трудились на полях... Реки блестели серебром... И дали синеющие, дали манили к себе каждого, кто хотел жить... И все здесь и жило и наслаждалось жизнью и люди и животные, звери и птицы... А в городе было не то. Душно и тяжко. Дым и пыль смешались вместе и носились в воздухе.

В комнате Сидора Петровича Кащеева было тяжко. Царил полумрак. На столе кипел ведерный самовар. В переднем углу пред иконой теплилась массивная вызолоченная лампада. У карниза потолка в сетку паутины попала муха; паук с жадностью набросился на нее и стал высасывать из нее кровь... Бедная муха, билась, испуская пронзительный звук, силясь вырваться из лап своего мучителя. Но усилия ее были тщетны. Паук так ловко спеленал свою жертву тонкими сетями, что никакая сила не могла спасти ее от гибели. И паук торжествовал чувствуя победу над слабым... Долго билась бедная мушка, наконец выбилась из сил и голос ее из резко пронзительного, стал редким и тихим. Наконец голос ее совсем затих и она перестала биться. Паук видя, что жертва, вверх и готова, быстро поднялся спрятался в гнезде... Откуда вновь насторожил свои зоркие глаза, поджидая новую жертву... А внизу за столом сидел мужчина лет пятидесяти, плотного телосложения с красным, припухшим лицом, с выпуклым брюхом, брови его были нахмурены, он видимо чем-то был расстроен.

Визг мухи и проделки паука он не замечал, ему было не до того.

Вдруг он встал, взял счеты и начал, не торопясь, перекладывать косточки, приговаривая вслух:

— Я отдал ему бумаги под закладную дома на пять тыщь все, по номинальной цене, т. е. по тыщи рублей каждая, а покупал я их по 660 рублей за штуку, это выходит польза с каждой тыщи 340 рублей, да процентов с каждой тыщи сто двадцать рублей, всего выходит чистого барыша четыреста шестьдесят рублей польза хорошая почти что сто на сто в раздумье проговорил он про себя, и лицо его просияло, глаза замаслились, брови приняли обыкновенное положение. Он ловко смахнул жирной рукой косточки и отодвинув счеты в сторону принялся за чай. Он не торопясь налил чаю, мелко щипчиками наколол сахару, облизал крошки прилипшего сахару с пальцев, широко перекрестился и поднес к губам блюдечко с чаем.

В это время в дверь кто-то постучался.

Войдите! сухо и отрывисто проговорил Кащеев.

Дверь отворилась и в комнату вошел пожилой человек, измученный и утомленный на вид.

Гость робко поздоровался с Сидором Петровичем и встал почтительно к сторонке.

— А это, вы Иванов, — как-бы очнувшись проговорил Кащеев, — а я только что про вас думал подсчитывая ваш должок.

Вот и отлично, что пришли а, я было хотел ехать к судебному приставу...

Гость замялся,.. Из рук его выпала порыжелая старая фуражка, и он смущенно проговорил:

— Нет, Сидор Петрович, уж вы того, повремените, недельку, другую, я вам заплачу. Видит Бог нету, жена померла, сына похоронил, да еще пяток, один одного меньше на руках остались, а тут еще на грех, покража случилась, уж вы будьте так добры, отложите продажу-то, не разоряйте, пожалуйте хоша малых ребятишек... При этом Иванов опустился на колени и упал Кащееву в ноги.

— Нет, Иванов, вы так говорите, когда с вас деньги спрашиваешь. Я ждать больше не могу, потому мне самому деньги нужны до зарезу. Мне хоть умрите, но достаньте денег, а иначе я не могу, придется ваш домик пустить с торгов. У вас вот нужда, а у меня вы думаете нет, у меня побольше вашей этой нужды то. Вот за вами гуляет пять тыщь, за Петровым десять, за Карповым двадцать и все просят подождать.. Ведь так с вами по миру пойдет! Нет больше ждать не могу, как хотите, сейчас еду к приставу!

Сидор Петрович порывисто встал со стула, на его жирном брюхе блеснула толстая золотая цепь...

— Марфа, дай мне пальто? Кащеев поспешно оделся и хотел было уходить, но в прихожей чьи то послышались шаги.

Самовар, как бы в предсмертной агонии порывисто пищал: паук, паук, паук! А вверху новая муха попала к пауку в сети и пронзительно завизжала, паук с прежней жадностью бросился на жертву.

Иванов опечаленный ушел от Кащеева, а пред Кащеевым сидел уже другой человек.

— Вы говорите, домик ваш нигде не заложен?

— Так точно, Сидор Петрович, нигде.

— Только у меня условия такие: бумаги по номинальной цене, проценты за два года вперед, двенадцать годовых, за комиссию два процентика, это уж со всех так, по Божьи...

Гость сидел и морщился, наконец собравшись с духом он проговорил:

— А что же мне от ваших денег останется?

А уж это дело не мое. не выгодно не берите.

— Да вы сочтите. Сидор Петрович, вы, допустим, мне дадите тысячу рублей, ваша бумага стоит только шестьсот рублей, процентов за два года двести сорок рублей, остается триста шестьдесят да сорок рублей еще вам отдать за комиссию, остается от тысячи триста двадцать рублей только... Так ничего не выйдет Сидор Петрович.

— Э, да вы еще разговаривать стали? Вы цены деньгам не знаете, теперь за рубль пять дают кому нужно, а я только два беру, а вы еще не довольны. Вон!

— Посетитель, как ужаленный вскочил со стула...

— Что вы, Сидор Петрович, выручите? взмолился бедняга.

— Вон!!! ревел Кащеев, — у меня для таких умников денег нету... Пришел с нуждой, да еще учитывать меня стал, ишь какой умный выискался... Своих бы нажил, да так бы и учитывал... а то чужие-то можно считать... Голтяпа этакая... Не унимался Кащеев ходя из угла в угол... А паук вверху делал свое дело, он доканчивал новую жертву, та бедная билась и жалобно визжала... Но спасения не было,..

Кащеев сел на старый табурет, тот зашатался и заскрипел: паук, паук, паук..

———

Иванов от Кащеева пришел домой...