Комод с цветными ящиками - Оливия Руис

Дни тянутся медленно. Я нашла свой ритм в их парализующей неторопливости. Каждое утро, выходя из дома, я останавливаюсь, чтобы свистнуть. Ульрих выглядывает из окна и качает головой. Потом захожу к Пепите, она угощает меня кофе, делится газетами – El Socialista или Alianza[50], если удалось их раздобыть и она сама их уже прочитала. Я читаю, для Рафаэля, «когда он вернется, он должен знать все, о чем мы говорили, что происходило в его отсутствие!». Кажется, только в мастерской мне становится лучше. И вообще – в районе, где я работаю. Там я уже не я, и это успокаивает, я занята заказами, сосредоточена на роли, которую играю. Я – застенчивая Жозефина, пунктуальная и полезная, незаметная и трудолюбивая.

Тем вечером я возвращаюсь поздно. Я согласилась поработать до десяти, ведь дома меня никто не ждет. Я часто так делаю, с тех пор как Рафаэль уехал. Мои сбережения увеличиваются на глазах, но мне трудно этому радоваться. Когда Рафаэль вернется, хочу поехать с ним к морю. Возможно, уже накопилось достаточно, чтобы купить купальники и провести три ночи в отеле с полным пансионом. Может быть, хватит даже на билеты на поезд. И еще на ткань, чтобы сшить себе платье. Я знаю – едва открыв дверь, он станет пожирать меня глазами. Подойдет ко мне, сдерживая почти животное желание, и оно превратится в плащ нежности, которым он сразу окутает меня.

Наступил вечер, холодно, но меня согревают мои мысли и планы. Вчера я наконец набралась смелости и сказала Пепите, что умираю от тревоги, и она успокоила меня. Ей самой как-то пришлось три недели просидеть в норе, прятаться от облавы, питаясь ягодами и червями. Так что, сама понимаешь, полтора месяца – не повод для тревоги. Пепита лжет мне, но я этого не вижу. Она, как и я, парализована страхом. Ей известно, что третий отряд обнаружен, их укрытие сожжено, и никто не знает, что с партизанами – арестованы, казнены или кому-то удалось бежать.

Смотри-ка, уже воскресенье, возможно, завтра мне достанется подпольная газета, можно будет почитать, Пепита, должно быть, уже отправилась за ней. Внезапно пронзительный крик заставляет меня вынырнуть из моих мыслей. Я узнаю голос и бросаюсь на главную улицу. Пепита. Я распахиваю дверь сарая, где по средам у нас танцы для иммигрантов. Все здесь. Слышно только ветер снаружи, и в глубине хрипло стонут два голоса. Все, кто живет в нашем доме, соседи, все испанцы нашего квартала обступили Пепиту и жену Мигеля. Я вхожу, Ульрих бросается ко мне.

Пепита, рыдая, кричит:

– ¡No se lo digas, no se lo digas, Ullrich, por favor![51] – вырывает страницу из газеты, запихивает в рот и начинает жевать.

Все происходящее кажется трагичным и в то же время нереальным. Я хочу остановить время, чтобы Ульрих никогда не дошел до меня. Пусть пятнадцать метров, которые нас разделяют, тянутся бесконечно и я никогда не услышу то, что он сейчас скажет.

– Рита. Все кончено.

Кажется, меня вырвало, и я потеряла сознание. Я помню это уже не так отчетливо. Столько лет прошло… Кажется, когда я очнулась, первая моя мысль была о родителях. Я завидовала им. Они хотя бы вместе. Если бы я осознавала опасность, я бы уехала с Рафаэлем. Меня переполняет гнев. Хорошо, что у нас, людей, есть гнев. Пока мы в ярости на кого-то, боль немного отступает. Меня снова вырвало. На мое белое платье, и прямо в вырез. Пепита замерла. Молчит. В том вопле из нее исторглось все, теперь внутри нее пустота. Лицо спокойно, только взгляд блуждает. Крупные слезы катятся по щекам. Больше на лице Пепиты не движется ничего. Меня снова выворачивает. Ульрих придерживает мои волосы, пока я стою согнувшись. Скорбный шепот вокруг прекращается. Я поднимаю голову, все с изумлением смотрят на меня. На мою грудь.

В растерянности я тоже смотрю на нее и вижу, что она сильно набухла. Первый порыв – спрятаться от пристальных взглядов, поправить платье. Потом я подумала: может быть, я больна? Но есть только одна болезнь, от которой растет грудь. Необыкновенная болезнь.

* * *

Я уехала. Снова. Узнав, что у меня в животе крошечная частица Рафаэля, я почувствовала потребность тут же, немедленно вернуться на родную землю. К моему языку, к краскам моих пейзажей, к близким людям, к удушающей жаре и долгим сиестам, во время которых прячешься от зноя, к нашим привычкам и смеху, к нашим обычаям. Я и представить не могла, что пережили те, кто остался. Я и представить не могла, что наш отъезд они восприняли как побег. Я и представить не могла, что на родине стала иностранкой, предательницей, претенциозной маленькой француженкой. Друзья, с которыми мы расстались детьми, выросли. Возвращаясь домой, я мечтала, как счастлива буду встретиться с ними, но и в этом счастье мне было отказано. В их словах звучали упрек, отчужденность, как будто вся страна обвиняла меня в том, что я ее бросила, а ведь тогда мне казалось, что это меня гонят прочь. Твои родители отсюда, а ты нет, ты – чужая.

Мне было грустно, но в глубине души я понимала. Мне были знакомы эти чувства, этот гнев, эта несправедливость. Я знала их как свои пять пальцев. А что касается родных, теперь я испытывала к ним только уважение и не держала на них зла. Я решила не объясняться с ними, не навязывать свое присутствие. Но я сама выберу, на чьей стороне сражаться. И ради чего. Ради того, чтобы дать моему будущему ребенку все, чего не было у меня. Все, что только возможно. Я старалась держаться и разговаривала со своим животом, который так вырос всего за несколько дней.

– А знаешь что, mi vida[52]? Плевать. Это наша с тобой история, нравится им это или нет. Я буду твоим истоком, ты будешь моими корнями, и мы выдумаем себе такую жизнь, какую захотим. Пойдем, куда решим сами, станем теми, кем хотим быть, и вместе создадим фантастическое будущее. Я передам тебе нашу историю, а ты сделаешь с ней все, что захочешь. Я расскажу тебе, что ты потомок двух семей, боровшихся и погибавших за свои идеалы. Я прочитаю тебе тетрадь, написанную рукой и сердцем твоего отца. Фразы, стихи мужчин и женщин, которые его вдохновили. Вот его слова, им не хватало места на странице, вот огонь, пылающий между строк. Я научу тебя своему языку. Если захочешь, он станет и твоим. Я познакомлю тебя с нежными ароматами страны твоих предков. Когда ты рядом, я хочу всего этого. Ты придешь сюда для того, чтобы мы с Рафаэлем стали бессмертными.

С тетрадью стихов в кармане я покинула Испанию в тот же день, как приехала. И направилась обратно в Нарбонну.

4

Свидетельство о рождении

Я положила это свидетельство о рождении в комод спустя очень долгое время после того, как оно было составлено, cariño. А пока оно не обрело там свое место, я прятала его в тумбочке с двойным дном, которую таскала за собой с места на место с тех пор, как уехала из того дома. Она следовала за мной повсюду. Не сказать, чтобы эта тумбочка была особенно красивой или удобной, но ее двойное дно не раз сослужило мне хорошую службу.

Вернувшись в Нарбонну, я теряюсь под неодобрительным взглядом Мадрины. Мы входим. Леонора, моя сестра, открывает дверь мастерской, и я вижу, как за одну сотую секунды на ее лице сменяются удивление, радость и недоумение. Она отвешивает мне пощечину, и я вижу еще одну, четвертую эмоцию. Гнев. Еще одна сотая секунды, и она замечает мою грудь, живот