Колычевская весна - Екатерина Васильевна Михеева

— Вот при сортировке шихты нашли.

Антон Ильич с недоумением повертел каску в руках.

— Каска как каска. Мало ли мы их переплавили.

— Вы прочитайте, что вот здесь справа на ее подкладке написано, — попросили рабочие.

Поднес Озеров каску ближе к глазам и головой затряс.

— Нет! Не может того быть, — снова взглянул: на полусгнившей подкладке справа отчетливо проступала надпись, сделанная чернильным карандашом: «Е. К. Рыбаков. Год рождения 1916».

Антон Ильич вытер платком крупные капли пота, выступившие вдруг на лбу, и тяжело присел на подвернувшуюся болванку.

— Егора каска, ребята. В ней он и тогда был.

— Мы так и думали. Все сходится, — сдержанно отозвался подручный.

Шло время, сталевары уж начали расходиться, а Антон Ильич все сидел и сидел не в силах сдвинуться с места. В каске, что держал в руках, заключалась для него история дружбы, какая дается не каждому человеку и лишь один раз в жизни.

…Стоял октябрь сорок первого года. Выдался он на редкость ненастный и холодный. Тесовые ворота и заборы, встречавшие каждое утро горожан новыми сводками Совинформбюро, траурно почернели от сырости. Трава в заводском скверике полегла, и сморщенные пожухлые листья плавали в грязных лужах. Над городом день и ночь лениво тащились серые, рыхлые тучи. Они цеплялись за заводские трубы и сыпали вниз мелкий дождь вперемешку со снегом.

В один из таких дней уходили на фронт два рабочих человека: Антон Озеров и Егор Рыбаков, о дружбе которых на заводе в шутку так говорили: «Где озеро, там и рыба, а где рыба, там и озеро».

Антон был невысок, но широк и крепок, точно высекли его из цельной гранитной глыбы. Он шутя выжимал одной рукой двадцать раз двухпудовую гирю; характер имел добродушный, спокойный, но отличался тугодумием, вследствие чего говорил и делал все неторопливо, с достоинством. Носил для солидности, как у Буденного, смоляные усы, а голову тщательно брил, так как рано начал лысеть.

Белокурый красавец Егор на целую голову перерос друга. Стройный, жилистый, ловкий, он и по силе не уступал ему. В складной, подтянутой фигуре, в его походке, манере говорить так и сквозила безудержная удаль и острая смекалка. Некоторые недолюбливали Рыбакова за его язвительный язык и бесшабашные шутки, но Антон никогда не обижался, когда Егор не упускал случая подтрунить и над ним.

— Да, не пожалели на тебя родители материала, а вот умом обидели. От того ты и в сталевары никак пробиться не можешь.

Антон действительно мечтал поступить в вечерний металлургический техникум, где учился Егор, но дважды срезался на экзаменах.

— Это верно, — беззлобно парировал он шутку приятеля. — Котелок у меня медленно варит, зато надежно. А у тебя иной раз так кипит, что за версту гарью несет.

Невозможно было, пожалуй, сыскать более разных людей и по обличию и по характеру, чем Антон и Егор, но потому-то и дружили они крепко с самого детства.

Вместе гусей пасли в родных Озерках, вместе и на завод в город пришли, когда только начинали нивелировать заводскую строительную площадку, рыли котлованы под фундаменты первых цехов, за нехваткой коек в общежитии спали на одной, валетом, и расход вели сообща.

Вместе с Антоном и Егором пришла в город из Озерок круглая сирота Серафима, тихая тоненькая девчонка с иконописным лицом и трепетными темно-карими глазами, что не давали друзьям спать по ночам. Однако с самого начала уговор был такой: не лезть к Серафиме с любезностями, не пересекать дорогу друг другу. Пусть сама судьбу себе выбирает.

Егор не сомневался в собственном успехе. От девчонок ему всегда покоя не было. Но Серафима предпочла Антона. Кто знает почему? Полюбила, и все тут, а Егор только усмехнулся:

— Ничего, на наш век других хватит.

И с женитьбой не торопился.

— Дурак я что ли с таких лет хомут на шею надевать. Вот техникум кончу, там видно будет.

Однако техникум закончить ему не удалось. Началась война.

Воинский эшелон отправлялся ночью. Оставив годовалого сына под присмотром соседки, Серафима одна провожала мужа и Егора. Она стояла перед Антоном с виду спокойная, но даже сквозь ватную телогрейку он чувствовал, как крепко вцепились ее пальцы в его запястье. Желтый свет перронного фонаря падал сверху прямо на лицо Серафимы. За время замужества она сильно окрепла, налилась, черты лица стали мягче и еще привлекательнее, но взгляд больших темных глаз под крутым изгибом бровей остался прежним.

Антон, хмурясь, глядел то на жену, то поверх ее головы — туда, где у подножья скрытой темнотой горы светился огнями родной завод, и упрямо веско твердил:

— Я им покажу. Уж я им покажу, паразитам.

В это единственное и излюбленное свое ругательство он вложил всю ненависть к тем, кто оторвал его от семьи, дома и любимого дела.

Егор заметно нервничал. Он по обыкновению пытался балагурить, но из этого ничего не получалось. Когда дали первый звонок отправления, Егор крепко стиснул плечи Серафимы:

— Ну, Симуха-муха, бывай здорова. Не поминай лихом, если что, — и, поправив на спине котомку, торопливо пошел к вагону.

Антон оторвался от жены с последним звонком и уж на ходу прыгнул на подножку.

Рыбаков всю дорогу не отходил от окна, курил одну папиросу за другой. В его веселых голубых глазах появилось незнакомое Антону выражение затаенной грусти.

— Ты чего это? — спросил Озеров.

Лицо Рыбакова занялось румянцем, словно уличили его в чем-то плохом. Он сплюнул прилипший к губе окурок и со злобой ответил:

— А по-твоему барыню, что ли, плясать? Может, остатний раз все это видим, — он кивнул в сторону окна.

Мимо пронеслось поле, где еще стояли тучные неубранные хлеба, позолоченные солнцем, небольшой березовый колок, расцвеченный осенью в яркие оранжевые тона, и одинокий разъезд, где возле колодца мирно ходил пестрый телок.

Антон, усаживаясь, погладил свое колено, на котором аккуратным квадратиком выделялась свежая заплата, положенная руками Серафимы.

— Н-да. Помирать кому-то придется. Это верно. Но если об том думать, заранее в гроб ложись. Я так мыслю: главное сейчас — фрица побить.

Он обвел окружающих вопросительным взглядом, ища поддержки.

— Мысля твоя, конешно, правильная, — вмешался в разговор щуплый белобрысый мужичок, сосед Антона. — Только, как его, вражину, побить? Вишь как прет? За три месяца до Москвы дошел…

— Наполеон в самой Москве был, а потом драпал из нее в одних подштанниках, — возразил кто-то.

Завязалась общая, оживленная беседа, и лишь Егор не принял в ней участия.

…Стрелковый полк, куда при формировании попали друзья, постоянно перебрасывали с места на место,