Это - Фай Гогс

– Безусловно. Взять хотя бы, как ты смотришь на него прямо сейчас – а ведь он тебе ничего не должен, и никогда не был должен! Думай что хочешь, но развеять это заблуждение он и был обязан в первую очередь. Иллюзия сопричастности никак не поможет тебе выполнить ту невероятную сложную задачу, которая стоит перед тобою.

– Объясните по-человечески, без пижонства: почему вы считаете эту задачу настолько сложной? Я ведь уже сделал это с предыдущим двойником, Рикки – хотя он и не был, как вы говорите, деми…

– Ты так до сих пор и не понял главного принципа этого объединения. А он, по сути, заключается в необходимости согласовать ваши личные описания нового мира.

– Не понял?

– До того, как ты объединишься со своим двойником, вам необходимо найти хотя бы приблизительно похожий способ описывать то, что вам обоим представляется «внешним миром». Мне что, правда нужно объяснять, почему это нелегко?

– Да.

– Уфф… Господи, дай мне сил… Ладно.

Ни разу в жизни я не видел человека, до такой степени ненавидевшего звук своего собственного голоса.

– Возможно, тебе показалось, что Стоуны чем-то уникальны. Так вот: дудки! Они совершенно ничем не отличаются от любого существа на этой, или любой другой планете, каждое из которых без какого бы то ни было исключения является создателем своего персонального мира.

– Что? Ну это уже как-то слишком даже для вас, ребята…

– Отнюдь. Если бы ты треть своей жизни не угробил на игру в прятки с нью-йоркской гопотой, а остановился и внимательно осмотрелся, ты бы пришел к точно такому же… Помолчи, это важно! – оборвал он меня совсем как поверенный, едва я открыл рот, чтобы возразить.

– Все мы, – продолжил он после паузы, – все мы с самого рождения живем в нашем собственном мире, образованном совокупностью интерпретаций тех противоречивых данных, которые поступают от наших органов чувств. Несмотря на то, что интерпретации эти столь же индивидуальны и уникальны, как и сами эти данные, мы ошибочно полагаем, что наши глаза, уши, нос и кожа взаимодействуют с каким-то объективно существующим, «внешним» миром.

– Почему же тогда все эти «уникальные» интерпретации практически идентичны? Хотя меня когда-то и убеждали в обратном, но вдруг у них имеется единый – причем на самом деле внешний источник?

– Это одновременно и так, и не так. Действительно единым можно считать лишь бесконечное самосознающее пространство, наполненное бесконечными же проявлениями энергии. Когда мы рождаемся – или, строго говоря, когда в силу стечения обстоятельств, обусловленных сюжетной необходимостью, уже вполне себе индивидуальный, хотя и пока еще безличностный поток нашего осознания активирует сценарий рождения новой личности – в этот момент наша способность воспринимать энергию непосредственно, не отождествляя ее с несуществующими «внешними» источниками, пока еще позволяет создать свою собственную картину мира практически с нуля, стать демиургами своей собственной вселенной.

Вполне вероятно, что в такой вселенной у нас за ненадобностью отсутствовали бы глаза или уши, но зато в нашем полном распоряжении было бы единое безграничное пространство, наполненное чистейшей ясностью, блаженством и лучезарностью. Пространством, в котором мы теоретически могли бы просто расслабленно пребывать, оставаясь свободными от любых оков, и воплощаться не только во что угодно, но и где угодно, и когда угодно – на выбор. И так же легко развоплощаться. А теоретически – потому что в первые же часы после рождения наш громадный личный мир вступает во взаимодействие с крайне ограниченными мирками наших родителей, видение которых было им когда-то навязано их родителями, навязанное их родителями, и так далее.

Что значит «навязанное»? Любой физик тебе скажет: нет никаких невидимых глазу твердых частиц, из которых состоят вещи; есть лишь кажущиеся чрезвычайно убедительными предпосылки считать, что нечто подобное этим шустрым козявкам просто обязано находиться в определенной точке и в определенный миг.

Простая экстраполяция приводит нас к заключению: все, что действительно есть – это наша тенденция ожидать, что мы обязательно обнаружим нечто ожидаемое в ожидаемое время и в ожидаемом месте – и один только этот спрессованный до состояния твердого камня комплекс ожиданий вступивших в негласный сговор миллиардов существ, проецируемый на безбрежный океан абсолютно бесплотной и бесформенной энергии, и придает нашему миру видимость существования.

– А что насчет…

– Погоди. Никак ты тут собрался предъявить нам окаменевшее дерьмо археоптерикса? Если да, то мы, возможно, очень сильно в тебе ошиблись.

– Рыдаю от горя. Но все-таки: разве мы не узнали про этих ребят лишь после того, как совершенно случайно выкопали из мезозойской грязи их зубастые скелеты? Где же тут «ожидание», а тем более «сговор»?

– Никто, никогда, никаких динозавров «случайно» не откапывал! Ты прямо как те затянутые в спандекс марвеловские гаеры, что носятся по космосу в поисках Камней Бесконечности, но не заметят бесконечности, даже если та от них забеременеет! Ответь-ка: насколько велика вероятность, что среди бесконечного – повторяю – бесконечного количества всевозможных сюжетов, одновременно присутствующих в пространстве твоего ума, ни в одном из них хотя бы мельком не будет упомянуто о непреднамеренных диггерах, наткнувшихся на древнюю зубастую ящеро-птицу?

Я знал точный математический ответ на его вопрос, но продолжал упираться:

– Нулевая. Точнее, была бы нулевой, если бы и юрский, и четвертичный периоды не датировались с точностью до…

– Вот именно! – взвизгнул он. – Вот именно! Пойми же наконец: в этом, прости, трагифарсе, сюжет которого ты бог знает зачем вдруг решил нам пересказать, есть лишь один главный герой – и это само время! Идея которого, в свою очередь, целиком заключена в следующем утверждении: «рано» или «поздно» нам обязательно должно перепасть куда больше того, что мы имеем прямо сейчас!

Собственно, доктрина о материальном прогрессе, всецело основанная на нашем стремлении заполучить все, чего мы, по нашему мнению, достойны, и заставляет нас отбирать для своей истории только те сюжеты, чей лейтмотив всегда стопроцентно одинаков: раз уж все мы «когда-то» имели облик тупой желеобразной твари, и не найдя кого-то еще тупее и медлительнее себя, были вынуждены переваривать собственные ноги, а «затем» вдруг у нас на заднице выросли перья и мы научились высиживать себе на завтрак птенцов, так неужели совсем уже скоро мы не достигнем такой гармонии тела и духа, при которой еда сама будет заползать нам в рот, самостоятельно достигнув нужной степени самопрожарки?