Потоп. Огнем и мечом. Книга 2 - Генрик Сенкевич

– Что же мне делать? – сказал он наконец. – Кто даст мне совет, кто поможет?

И вдруг ноги сами под ним подогнулись, он упал у топчана на колени и стал громко молиться Богу, от всей души просить Его, ото всего сердца.

– Господи Иисусе Христе, – говорил он, – сжалься надо мною, как сжалился Ты на кресте над разбойником. Жажду я очиститься от грехов моих, начать новую жизнь и честно служить отчизне, но не знаю я, глупец, как это сделать. И изменникам этим служил я, Господи, не столько по злобе, сколько по глупости; просвети же меня и наставь, ниспошли мне утешение в скорби моей и спаси в милосердии своем, ибо погибаю я… – Голос задрожал у пана Анджея, он стал бить себя в широкую грудь, так что гул пошел по хате, и все повторял: – Буди милостив ко мне, грешному! Буди милостив ко мне, грешному! Буди милостив ко мне, грешному! – Затем сложил молитвенно руки и, воздев их, продолжал: – А Ты, Пресвятая Владычица, еретиками поруганная в отчизне моей, заступись за меня перед сыном своим, спаси меня, не оставь в печали и скорби моей, и буду я служить Тебе и отплачу за поношение Твое, дабы в смертный час хранила Ты несчастную душу мою!

Когда молился так Кмициц, слезы, как горошины, покатились у него из глаз; наконец склонил он голову на постель и застыл в молчании, как бы ожидая, что же даст жаркая его молитва. Тишина воцарилась в хате, только сильный шум ближних сосен долетал со двора. Но вот скрипнули щепки под тяжелыми шагами за окном и послышались два голоса.

– Как ты думаешь, пан вахмистр, куда мы отсюда поедем?

– Да разве я знаю?! – ответил Сорока. – Поедем – и вся недолга! Может статься, далёко, к самому королю, что стонет под шведскою пятой!

– Ужели это правда, что все его оставили?

– Но Господь Бог его не оставил.

Кмициц внезапно встал; просветлен и спокоен был его лик; рыцарь направился к двери и, отворив ее, приказал солдатам:

– Коней держать наготове, пора в путь!

Глава III

Солдаты тотчас засуетились; они рады были выбраться из лесу в свет далекий, тем более что всё еще боялись, как бы их не настигла погоня, посланная Богуславом Радзивиллом. Старый Кемлич направился в хату, рассудив, что понадобится Кмицицу.

– Хочешь ехать, пан полковник? – спросил он, входя в хату.

– Да. Выведешь меня из лесу. Ты здесь все тропы знаешь?

– Знаю, здешний я. А куда хочешь ехать, пан полковник?

– К королю.

Старик попятился в изумлении.

– Царица Небесная! – воскликнул он. – К какому королю, пан полковник?

– Да уж не к шведскому.

Кемлич не то что не опомнился, а вовсе креститься стал.

– Ты, пан полковник, верно, не знаешь, что люди толкуют, – король, говорят, в Силезии укрылся, потому что все его оставили. Краков и тот в осаде.

– Поедем в Силезию.

– Да, но как же пробиться сквозь шведов?

– По-шляхетски ли, по-мужицки ли, в седле ли, пешком ли – все едино, лишь бы пробиться!

– Да ведь времени на это уйму надобно…

– Времени у нас довольно. Но я бы рад поскорее…

Кемлич перестал удивляться. Старик был слишком хитер, чтобы не догадаться, что есть какая-то особенная и тайная причина этого предприятия, и тотчас тысячи догадок зароились в его голове. Но солдаты Кмицица, которым пан Анджей приказал хранить молчание, ничего не сказали ни самому Кемличу, ни его сыновьям о похищении князя Богуслава, и старик решил, что, скорее всего, виленский воевода посылает молодого полковника к королю с каким-то поручением. Он потому утвердился в этой мысли, что знал Кмицица как горячего сторонника гетмана и слышал об его заслугах перед князем: на все Подлясское воеводство прокричали о них конфедератские хоругви, ославив Кмицица извергом и предателем.

«Гетман доверенного человека посылает к королю, – подумал старик, – стало быть, хочет мириться с ним и отступиться от шведов. Знать, невмоготу ему стало терпеть ихнюю власть. Зачем же иначе было посылать к королю?»

Старый Кемлич недолго над этим раздумывал, у него совсем другое было на уме, он помышлял уже о том, какую бы выгоду извлечь из этого дела. Коль послужит он Кмицицу, стало быть, послужит и гетману и королю, а уж они-то не оставят его без щедрой награды. Милость таких владык пригодится и на тот случай, если придется держать ответ за старые грехи. К тому же, наверно, будет война, вся страна заполыхает, а тогда добыча сама пойдет в руки. Все это улыбалось старику, да и привык он повиноваться Кмицицу и по-прежнему боялся его как огня и в то же время питал к нему своего рода привязанность, которую пан Анджей пробуждал в подчиненных.

– Ведь тебе, пан полковник, – сказал он пану Анджею, – всю Речь Посполитую из конца в конец придется проехать, чтоб попасть к королю. Шведские гарнизоны – это пустое, города объехать можно, лесами пробираться. Беда, что и в лесах, как всегда в смутную пору, полно разбойничьих шаек, они нападают на путников, а у тебя людей мало.

– Поедешь, пан Кемлич, со мной вместе с сыновьями и челядью, вот и будет нас больше.

– Прикажешь, пан полковник, и я поеду, да только человек я бедный. Одна нужда тут у нас. Как же мне бросить все добро и крышу над головой?

– Коли сделаешь это – награду получишь, да и лучше вам ноги унести отсюда, покуда головы целы.

– Святые угодники! Что это ты говоришь, пан полковник? Да как же так? Что мне, ни в чем не повинному, может грозить здесь? Кому я стал на дороге?

– Знают вас здесь, разбойников! – ответил ему на это пан Анджей. – Была у вас деревенька с Копыстинским, так вы его зарубили, а потом от суда бежали и у меня служили, а потом угнали табунок, который я в добычу взял…

– О, Господи! Пресвятая Богородица! – воскликнул старик.

– Помолчи! А потом на старое логово воротились, стали рыскать кругом, как разбойники, лошадей угонять да добычу брать. Не отпирайся, я тебе не судья, а ты сам лучше знаешь, правду ли я говорю. Угоняете лошадей у Золотаренко – что ж, это хорошо, угоняете лошадей у шведов – и это хорошо. Но коли поймают они вас, так шкуру с вас спустят. Впрочем, это их дело.

– Очень хорошо мы делаем, очень хорошо, – сказал старик, – потому только у врагов угоняем.

– Неправда, вы и на своих нападаете, мне уже в этом твои сынки признались, а это просто разбой, позор для шляхетского звания. Стыдно вам, бездельники! Не шляхтой вам быть, а мужиками!

Покраснел при этих словах старый пройдоха.

– Обижаешь ты нас, пан полковник! Помним мы про наше звание и конокрадством, как мужики, не промышляем. Мы лошадей по ночам из чужих конюшен не сводим. Вот с луга угнать табунок или взять в добычу – это дело другое. Это дело дозволенное, и нет в том по военному времени для шляхтича ничего зазорного. А лошадь на конюшне – вещь святая, и сведет ее разве только цыган, жид или мужик – не шляхтич! Мы этим, пан полковник, не занимаемся. Но война – это война!

– Пусть бы и десять войн было, ты можешь брать добычу только в бою, а ежели ты ее ищешь на большой дороге, разбойник ты!

– Бог свидетель, ни в чем мы не повинны.

– Но каши уже тут наварили. Короче, лучше вам уходить отсюда, потому рано или поздно не миновать вам веревки. Поедете со мной, верною службой искупите свою вину и доброе имя воротите. Беру вас на службу, а там и пожива будет получше, чем тут на лошадях.

– Поедем мы с твоей милостью, куда хочешь, и сквозь шведов тебя проведем, и сквозь разбойников, потому утесняют нас тут, сказать по правде, злые люди – страшное дело. А за что? За что? За нашу бедность, за одну только нашу бедность! Может, сжалится Бог над нами и спасет от беды!

Старый Кемлич невольно потер тут руки, и глаза у него блеснули.

«Такое тут поднимется, – подумал он, – весь край будет кипеть, а тогда дурак только не попользуется».