Том 2. Эфирный тракт - Андрей Платонович Платонов

дам: учитесь изобретать и находить подножные ресурсы!» Заметив неслужебное лицо Босталоевой, начальник сразу подозвал ее и вник в ее дело. Босталоева предложила начальнику отдать ей полтонны катанки, а она вместо катанки сделает в совхозе опытную увязку из соломы и пришлет ее орга-таре.

Начальник учреждения, пожилой рабочий, вдруг потерял свою дремоту и ясными глазами оглядел всю Босталоеву:

– Тебе сколько – полтонны нужно? – спросил он. – Возьми себе все четыре, ты из них дело сделаешь… Горюнов! – крикнул он ближнему секретарю. – Снять катанку с орга-тары, перенарядить ее «Родительским Дворикам»! Поставь вопрос об этой орга-таре перед РКИ, пускай ей шерсть там опалят: надо показать мерзавцам, что металл бывает горячий. Верещасный! – провозгласил начальник поверх гула учреждения в сторону ответственного исполнителя. – Зайди ко мне после занятий, я тебя, может, уволю за проволоку…

В тот же день Босталоева отправила три тонны катанки на совхоз, а одну тонну оставила на складе; затем – уже к вечеру – она явилась на гвоздильный завод и попросила директора нарубить ей из проволоки гвоздей.

– А за что мне их вам рубить? – сказал директор. – За ваши глаза?

– Да, – ответила Босталоева и посмотрела на него своими обычными глазами.

Директор глянул на эту женщину как на всю федеративную республику и ничего не сумел промолвить; сколько он ни отправлял в республику продукции, выгоняя промфинплан до полутораста процентов, республика все говорила – мало даешь – и сердилась. И теперь стояла перед ним эта женщина, требовательная, как республика, и так же лишенная пока богатых фондов и особой прелести.

– Разве поцеловать мне вас за гвозди! – улыбнулся директор.

– Ладно, – согласилась Босталоева.

Директор с удивлением почувствовал себя всего целиком – от ног до губ – как твердое тело и даже внутри его все части стали ощутительными, – до этого же он имел только одно сознание наверху тела, а что делалось во всем его корпусе – не чувствовал.

– А вы не обидитесь? – спросил директор, бдительно наблюдая кабинет: нигде не слышно было шагов, телефон молчал, вентилятор гудел ровно, как безмолвный.

– Не обижусь, – ответила Босталоева, – потому что я привыкла… Прошлый год я достала кровельное железо, мне пришлось за это сделать аборт. Но вы, наверное, не такая сволочь…

– Нет, – спокойно сказал директор, садясь на место. – Где ваша катанка? Вечером я сам стану за автомат, вы подождете десять минут и получите свои гвозди… Везите катанку сюда.

Директор равнодушно опустил голову к текущим делам. Босталоева сама подошла к нему и поцеловала его – таким способом, что впоследствии, когда Босталоева уже злила, директор ходил в уборную глядеться в зеркало – не осталось ли чего на его лице от этой женщины, потому что он все время чувствовал какой-то лишний предмет на своих губах.

Вечером Босталоева получила гвозди на заводе. Директор сам вывез ей из цеха четыре ящика на электрокаре и взял расписку в получении продукции. Босталоева отправила гвозди на вокзал и пошла ночью под взошедшей слабой луной по новостроящимся гремящим улицам. Она читала вывески неизвестных ей организаций – «Химрадий», «Востокогаз», «Электробюро высоких напряжений», «Комиссия воздуходувок», «Контора тяжелых фундаментов», «НТО изучения вибраций промустановок», «КрайВЭО» и т. п. – и была рада, что таинственные, мутные и нежные силы природы действуют в рядах большевиков, начиная от силы тяжести и кончая нежной вибрацией и электромагнитной волной, трепещущей в темной бесконечности.

Окна КрайВЭО были освещены; девушки-техники работали, склонившись над чертежными досками; молодой инженер, поседевший от бурной технической жизни, проверял на логарифмической линейке расчеты техников и показывал изуродованным рабочим пальцем в просчеты и ущербы чертежей.

Босталоева прислонилась лицом к оконному стеклу и долго смотрела на своих ровесниц и товарищей. Лунная ночь шла в легком воздухе, летние сады и травы по-прежнему произрастали на земле, но они были почти безлюдны теперь, как отжившее явление, никто не гулял по ним в праздности настроения.

Босталоева вошла в КрайВЭО, подумала в недоумении про свою долю и попросила динамо-машину в сто лошадиных сил у заведующего сектором снабсбыта. Заведующий ничего не сказал в ответ Босталоевой, только посмотрел куда-то мимо нее – в страну электрического голода. Босталоева прошла в своем мучении, что нету машины, по нагретым освещенным горницам учреждения, и ей понравился глубокий труд технической науки. Одна чертежница миловидно улыбнулась Босталоевой; Босталоева тотчас же заметила эту человечность, и, склонившись над чертежной доской, две женщины поговорили как подруги: одна скучала по ребенку, ожидающему мать до полуночи в запертой комнате, другая хотела динамо-машину. По утрам та чертежница занималась в чертежно-конструкторском институте, а после, не заходя домой, сразу поспевала на работу; ночью же она старалась меньше спать, чтобы больше видеть своего ребенка. Босталоева обещала чертежнице приходить в ее комнату с вечера и заниматься с ребенком, пока возвратится мать.

На другой день Босталоева так и сделала, переселившись в жилище чертежницы на время командировки. Она рисовала четырехлетнему мальчику коров и солнце над ними, изобразила партийную умную старушку Федератовну, потом быка, коровью драку у водопоя; одинокий мальчик смотрел и слушал эти факты с пользой и удивлением. Наконец пришла мать, которая долго не давала спать ребенку, и с подробностью рассказала ему, что она делала в долгий день и про динамо-машину, которую она начала чертить в институте с натуры.

Босталоева сразу же узнала от матери-чертежницы, что это большая динамо-машина, она давно стоит в аудитории, как чертежная модель, но сколько в ней сил, неизвестно: завтра чертежница обещала описать табличку-спецификацию.

Утром Босталоева пошла в то учреждение, где она впервые стала на ночлег, и там ей дали повестку, чтоб она явилась днем в нарсуд – как ответчица по делу о названии сволочью государственного служащего.

Рабочий судья прочитал вслух перед лицом интересующегося народа дело Босталоевой и вдруг дал свое заключение: ответчицу оправдать и вынести ей публичную благодарность за бдительность в экономии металла, а истца-служащего признать действительной сволочью и предать наказанию как неугодную личность. Народ вначале было озадачился, но потом обрадовался суждению судьи; истец же наклонил лицо и публично опозорился, впредь до особых заслуг перед рабочим классом.

Из камеры суда Босталоева ушла, как артистка, – под звуки всеобщих приветствий, и сам судья воскликнул ей: «До свидания, приходите к нам еще выявлять эти элементы!»

Была еще середина дня, шло жаркое лето и время пятилетки. Заботливая тревога охватила сердце Босталоевой, когда она остановилась среди краевого города, – с жадностью она глядела на доски и бревна построек, на грузовики с железными принадлежностями, на провода высокого напряжения – она болела, что в ее совхозе