Термитник 2 – роман в штрихах - Лидия Николаевна Григорьева

тебе джинсов-самостроков, других тогда и не было, и растянутых свитеров, как на прочей журналистской братии. Только пиджаки, галстуки, брюки со стрелкой, идеальная обувь. Хоть на обложку модного журнала. До глянцевых тогда ещё дело не дошло. Никаких Плейбоев на русском в киосках и в помине не было. Ну и влюбилась. И показалось, что впервые. Что с того, что давно была замужем за своей первой школьной любовью, и сын подрастал, скоро десять. Что толку… Оказалось, что любовный трепет, а скорее даже горячка, обходила её стороной все эти годы. Первое, что сделала, купила раскладной диван для мужа и отселила его на ночь в маленькую комнатку без окон: храпит, дескать, не даёт ей выспаться. Старинные дома в центре города строились ещё до первой мировой – с высокими потолками, чёрным ходом для кухарки и комнаткой для прислуги. Аня и родилась, и выросла в этой квартире. Отец, главный инженер номерного завода, смог получить служебное жильё, где и жил в одиночестве после смерти Аниной матери. И оставил им это родовое гнездо с весёлыми словами: «Плодитесь и размножайтесь!» Размножаться Ане расхотелось после первых же ранних родов. Её узкие бедра долго не выпускали в мир крупного младенца, он едва не задохнулся, родился с асфиксией и потом заметно отставал от других детей в развитии. Родители мужа забрали малыша в свой старый избяной дом в пригороде, да так и не захотели с ним расставаться. Получается, что всё у Ани было хорошо аж с младых ногтей. Но, как оказалось, не было любви. У неё даже температура поднималась, жар бросался в голову, когда новый редактор вёл утренние и вечерние летучки. И вокруг неё буквально все его обожали, горели перестроечным энтузиазмом и болели разоблачительным рвением. А её муж Никита готов был дежурить по экстренным выпускам и день, и ночь. В каморку возвращаться ему не очень-то и хотелось. Но «романчик завить» с молоденькими практикантками, смотрящими ему в рот, ведь он был признанное «Золотое перо» Вечорки, ему и голову не приходило. Прикипел к своей Ане чуть не с первого класса. Да и работа накрыла его с головой. А его Аня чуть не умерла от нахлынувшего на неё восторга, когда ей сказали, что главный берет её с собой в командировку на север области, где на большом химкомбинате рабочие выгнали директора и парторга и теперь выбирают «своего парня». Это было ещё в новинку, огромную страну лихорадило, но горячка распада ещё не накрыла её от края и до края. И вот ночью в гостинице ополоумевшая от гормональной атаки Аня пришла к нему в номер. День был трудным, комбинат бурлил, неостановимое производство было под угрозой полного коллапса. И Аня с редактором до седьмого пота опрашивали, записывали и посылали срочные телексы и факсы в редакцию. Вернулись почти в полночь. После душа Аня всё же влезла в джинсы, натянула короткую футболочку и, не осознавая зачем и куда идёт, без стука вошла в его номер. Как в полубреду или в тумане. Он только что вышел из ванной в полотенце, обернутом вокруг бёдер, и был хорош собой как греческий бог. Почти не удивился и сказал: «Ты всё-таки очень похожа на мальчика. И как мне жаль, что ты не мальчик… пойми меня правильно…» «Пойми меня, пойми меня…» Эту фразу он повторял и потом в карете скорой помощи, когда отвозил потерявшую сознание Аню в местную больницу. Врачи констатировали невиданной скачок давления. И диву давались, как помолодели инсульты и инфаркты в эти непростые для всей страны времена.

24. Кафе Concerto

И она стала сниматься в дорогой подростковой рекламе магазина Burburian[1]. Ну, это там, где все детские модели похожи на жертв взрослого насилия. Жертвы педофилов. Бледные. С чёрными кругами под глазами. Словно наркоманят потихоньку в результате пережитого стресса. Вот защитники ЗОЖ и вышли на Пикадилли с плакатами: Долой Варваров! Защитим детей от взрослых!

И Катин друг туда же! Чудик этот Джон. Зожист заядлый. Не пей это, не ешь то. Хорошо, что просто друг.

Сама по себе Катя была девочка здоровая и весёлая. На хорошем счету в своём лондонском колледже искусств. А вот портфолио её состояло из кровавых ужастиков.

Друзья-приколисты охотно снимались в её mini-movie. Понарошку убивали и расчленяли, охотно падали, измазанные кровавым томатным соком, строили жуткие рожи и хохотали до упаду за кадром. На эти учебные съёмки она и зарабатывала себе деньги вызывающей возмущение рекламой. И заняла первое место в конкурсе студенческих работ. И тут же, как по маслу, ей позвонили и предложили встретиться со взрослым режиссёром. Встречу назначила она сама. В кафе “Concerto” на Риджент-стрит. Любила сладкое. А там самые-самые вкусные пирожные. Итальянцы, сэр! В самой Англии с этим напряжёнка. Исторически невкусные сладости. Хотя можно было бы милостиво назвать это своеобразием островного вкуса.

Дядька оказался совсем престарелый, явно за сорок. Модная лысина лоснилась, как лакированная. Очки-хамелеоны бликовали, реагируя на солнечный свет, и поэтому надёжно закрывали глаза. И что ещё поразило Катю – русский! Этого ещё не хватало. И руку протянул, как в доковидные времена. А ладони оказались влажные и липкие. И Катя, извинившись, сбежала вниз по лестнице в туалетную комнату, чтобы вымыть руки. По пути обдумала ситуацию, позвонила Джону и сказала, что ждёт его. Срочно. Пока она бегала, забыла, как зовут её интересанта. Отвыкла от русской привычки отягощать имя отчеством. Во! Абдулалиевич, вспомнила! А first name как ветром из головы выдуло. Ну, ладно. Карточку даст, если по делу. А если просто так… дальше она испугалась даже думать…

Этот… вспомнила имя из русской сказки… Руслан… Абдулалиевич листал в планшете её портфолио. А что там листать-то особенного. Не наработала ещё. Но знала, что сделает и сумеет. Ну, если выживет и доживёт. Вот и этот, как она чётко поняла, вспомнив его вспотевшие ладони, лысый русский хамелеон, туда же. Сейчас в гостиницу позовёт «договор подписывать».

«Твою маму зовут Лариса, да ведь? – неожиданно спросил дядька. – И тебе скоро шестнадцать, верно?» «Ну, вы ещё скажите теперь, что вы мой папа!» – пошутила Катя. «Я оплачу твои проекты», – сказал этот странный взрослый. «И маме не говори, что мы виделись. А талант у тебя – от меня», – добавил он и вышел, заплатив за дорогущие, недоступные студентам пирожные, которые они потом с прибежавшим на выручку, запыхавшимся Джоном, с аппетитом съели. В полном молчании, следует отметить. Джон, как всегда, ни о чём