Год Черной Обезьяны - Елизавета Ракова

8 (Лариса)

Лариса Великодная очень боялась не восстановить фигуру после родов. Иногда ей хотелось иметь профессию, никак не связанную с внешним видом, офисную работу, как у сводной сестры Любы. Хочешь – толстей на двадцать килограммов, хочешь – худей на столько же. Пока влезаешь в офисное кресло, всем все равно. Да даже если перестанешь влезать, всего-то придется купить кресло побольше. Но Лариса выбрала актерское ремесло. Здесь твое тело все время рассматривают, оценивают, помещают в жесткие рамки.

Близких отношений со сводной сестрой у Ларисы так и не сложилось, они не очень ладили с самого детства. Слишком непохожие во всем они получились, будто не от разных отцов, а с разных планет. Словно и ДНК у них общей не было: Люба светленькая, долговязая, Лариса – черноволосая, невысокого роста. Прямые брови Любы всегда были слегка нахмурены, как полагается серьезной девушке, круглой отличнице. Брови Ларисы, с резким изломом, всегда будто бы выражали изумление. Младшая сестра часто теряла нить объяснения на уроках, витала в облаках и блистала во всей без разбору самодеятельности: танцы, вокал, театр. Старшая всегда шарахалась от мальчиков. А у Ларисы уже в средних классах появлялись поклонники, как правило парни постарше, с которыми она тайком от родителей убегала по вечерам в кино и целовалась на набережной. Люба при этом никогда не упускала возможности заложить родителям младшенькую, по поводу и без.

Хорошо, что Люба сразу после выпускного улетела в Москву и там обосновалась. Само присутствие старшей сестры в городе Б мешало бы Ларисе даже просто выходить на сцену. Лариса верила в свой актерский талант, но пока ее задвигали на глупые второстепенные роли, ставили раздавать колбасу в антракте… Правда, унизительную обязанность окупила встреча с будущим мужем. Именно благодаря шутливой сценке в антракте у Генаши появился повод рассмотреть ее поближе, заговорить, спросить, что она делает после спектакля. Так что все сложилось не так уж и плохо.

Генаша… С ним Лариса вытянула счастливый билет. Гена был для всех в ту пору олицетворением нового времени – бизнесмен, скорее персонаж «Санта-Барбары», чем вчерашний аспирант, еще недавно сдававший, как и все, основы марксизма-ленинизма. Нет, за Генашей и такими, как он, несомненно, было будущее: муж будто по запаху определял, куда скоро рекой потекут деньги, какая ниша не занята, где будет спрос, с кем и о чем нужно договориться для сделки. Он не боялся бандюков, везде имел влиятельных друзей. Не жалел себя, начинал с того, что на своих плечах таскал баулы с китайским товаром через границу. Такие, как Генаша, поднимали регион. Челнокам вроде него обязательно когда-нибудь поставят памятник в центре города, думала Лариса.

Вообще-то Лариса не то чтобы нуждалась в деньгах. Она жила с родителями, квартира была стометровая, в престижном доме. Отец – главный редактор «Амурской правды» и заслуженный гражданин города, мать – заведующая акушерским отделением горбольницы. Дочке они подарили двушку в том же доме. Генаша помог Ларисе удачно обменять квартиру на жилплощадь попросторнее в доме попроще и на новенький москвич: «Возить вас с детьми за город». В начале отношений Генаша одолжил у Ларисиных родителей солидную сумму для стартового капитала. Казалось, он и камень смог бы расположить к себе: родители поверили в него безоговорочно. Буквально через год он вернул деньги с большим процентом, и дальше молодая пара уже ни в чем себе не отказывала.

Генаша модно одевался, удачно шутил, баловал Ларису импортными шмотками, нравился всем ее подругам и был серьезно настроен на создание семьи. Было только одно но: Лариса ему не доверяла. Она не помнила, когда впервые ощутила эту легкую тревогу из-за его возможной неверности. Гену ни разу не уличили ни в чем подобном. Но он как будто не был с ней на сто процентов, в его жизни всегда оставалось много воздуха для других людей. Он принадлежал всем сразу: прежде всего этому странному времени, девяностым, только что открывшемуся Китаю, городу Б. И будто всем женщинам в нем. Лариса боялась, что Гена слишком талантлив, в нем слишком много природного топлива. А она казалась себе недостаточно требовательной, недостаточно красивой и яркой, чтобы поглотить всю эту энергию. В ресторанах Гена окидывал взглядом столики как свои владения и все женщины оборачивались, чтобы наградить успешного бизнесмена одобрительным кивком или игривой улыбкой. В такие моменты Лариса чувствовала себя невидимкой. Она мечтала получить главную роль в каком-нибудь знаковом спектакле, допустим в «Бесприданнице», чтобы ее сфотографировали крупным планом на афишу, которую бы развесили по всему городу. Тогда ее напечатанное на глянцевой бумаге лицо напоминало бы всем, что место жены преуспевающего бизнесмена занято, и занято не абы кем. Еще лучше было бы сняться в кино или сериале, чтобы в каждом ящике страны сияла Лариса Великодная, чтобы она ощущалась вездесущей силой, с которой никто не сможет соревноваться за Гену.

За ежедневным расписанием Генаши невозможно было уследить – постоянные встречи, звонки, поездки в Китай, задержки в Китае. На безобидный вопрос «Когда будешь?» стандартным ответом было сухое «Не знаю, как дела пойдут». Со временем Лариса и вовсе перестала допытываться, понимала, что муж весь в бизнесе. Старалась гнать от себя мысли о сопутствующих возможностях супруга. Все же он всегда возвращался, строил совместные планы на долгие годы вперед, водил ее в рестораны и кино. Просто время сейчас такое, он старается для нашего будущего, успокаивала себя Лариса. Но единственные минуты, когда она ощущала, что Генаша на сто процентов принадлежит ей, случались в постели. Когда он придавливал ее своим весом, был внутри, Лариса жадно впивалась ногтями в его спину, осознавая, что в эти мгновения наконец-то ни с кем его не делит.

Ребенок был еще одним способом привязать мужа к себе. У самой Ларисы не было острого желания становиться матерью, слишком много личных амбиций еще не реализовано, слишком многое придется поставить на кон. Но Гена детей хотел, и она не решилась отказать. Первый год после рождения дочки, которую назвали Машей в честь Генашиной бабушки, прошел тяжело: девочка плохо спала и много плакала, Гена часто пропадал, Лариса чувствовала себя измученной и некрасивой. Жизнь превратилась в адское колесо повторяющихся неинтересных дел: постирать пеленки, нагреть бутылочку, протереть пол, одеть, раздеть, покачать, помыть. Время и летело, и тянулось как смола. Помимо сна Гена проводил дома в среднем, кажется, около часа в сутки: увлеченно играл с дочкой, мог даже поменять пеленки, но потом сразу пропадал «по делам». Как на женщину на Ларису он почти не смотрел, будто она была нянька для его ребенка, а не жена. Поэтому фигуру нужно было вернуть не только для театра. Нужно было снова стать желанной и интересной для мужа.

И вот едва ли не на следующий день после того, как дочке исполнился год, Лариса наконец смогла выдохнуть. Мать вышла на пенсию и стала больше помогать, к тому же у Машки наладился распорядок дня, она научилась играть сама с собой, раскладывая кубики и деревянных зверушек, стала больше смеяться. Лариса завела привычку выходить на утренние пробежки и смогла получить небольшую роль в новом спектакле «Номер 13». Несмотря на все сложности и интриги в театре, как же приятно было снова оказаться в этом закрытом мирке, среди всех этих самовлюбленных, но все же по-своему интересных актеров, режиссеров, костюмеров – в общем, среди людей, которые могли сказать что-то более вразумительное, чем «агу».

В том сентябре на репетициях только и говорили, что о модном московском режиссере Кантемире Золотове и об антрепризном экспериментальном спектакле, который он должен был привезти. Про него ходили самые разные слухи: что чуть ли не в десяти городах России у него дети от разных актрис; что его позвали быть почетным членом жюри на европейский театральный фестиваль в Берлин, но Кантемир в грубой форме отказал, так как презирает немцев; что скоро он