Несбывшаяся жизнь. Книга 2 - Мария Метлицкая

– Мне наплевать на унижение, поняла? Ты думаешь, у меня его никогда не было? Но тебе я предлагаю – пока предлагаю – исчезнуть. Просто исчезнуть из моей жизни. Из нашей жизни. Сгинуть, раствориться. Иначе, – она усмехнулась, – иначе я здорово испорчу тебе жизнь. Не все же тебе портить мою, а, дорогая?

И, громко хлопнув хилой картонной дверью, Вероника Сергеевна Корнеевская с достоинством вышла.

«Идиотизм, – подумала Лиза. – Какой идиотизм – ее визит. Чего она хотела добиться? Напугать меня? Продемонстрировать свою красоту? Да нет, оскорбить. Что ж, ей это удалось».

Выходит, законная сделала правильно: результат достигнут, соперник повержен и растоптан. Низвергнут.

Домой Лиза добралась с трудом – ватные ноги не шли, волочились. Еле открыла тяжелую подъездную дверь.

Мария бросила короткий, но пронизывающий взгляд.

– Ужинать будешь?

Лиза отказалась и ушла к себе. Не раздеваясь упала на диван, уткнулась лицом в подушку и только тогда разревелась.

А он не звонил. Первые три недели Лиза ждала, а потом перестала. И все опять оказалось банально и просто, и ничто не имело цены – ни его слова, ни их общие планы, ни вся прежняя жизнь: все оказалось дешевым враньем. И он – этот супергерой, этот успешный красавец, взрослый и состоявшийся мужчина – оказался таким же трусом, как юный капризный Дымчик. Даже смешно: они казались абсолютной, полнейшей противоположностью!

«Почему мужчины так боятся объяснений? – размышляла вечерами Лиза. – Ну, допустим, решил ты остаться в семье. Причин – миллион, я готова понять. Дочь, родители, общее хозяйство. Все заработано, выверено, продумано, расставлено, и с этим сложно расстаться. Плюс жалость, муки совести… Но почему не расстаться по-человечески, как говорила мам-Нина, по-людски?

Как можно не встретиться, не поговорить? Как можно делать вид, что ничего не было – ни встреч, ни совместных поездок, ни чужих квартир, ни чертовой бельевой? Как можно делать вид, что ничего не произошло? И, самое главное, как возможно перечеркнуть все это, выкинуть из головы, сердца, изъять из души? Амнезия, только она способна на это. Но у него же не амнезия!»

Три года жизни.

Три года объятий, прикосновений, поцелуев, полного слияния душ и сердец.

Три года слов, от которых кружилась голова и останавливалось сердце. Общих секретов. Тайных, известных только им двоим, знаков, мелодий и жестов. Совместных планов.

«Но у меня же тоже не амнезия! Неужели я опять все придумала?..»

Через месяц Лиза не выдержала и позвонила сама.

Потому что не жила, а мучилась, ждала и страдала, и крутилась возле телефона, и бежала как сумасшедшая, если раздавался звонок.

Однажды в коридоре поскользнулась и растянулась: поехала в скользкой тапке нога – господи, ну и поза, хорошо, что никто не видит! Просто распятая лягушка. Было больно и смешно, так и сидела на полу, зареванная, униженная, несчастная. И смеялась сквозь слезы…

Потому что надо поговорить, надо поставить точку. Она уже поставлена? Ну нет, это ее не устраивает! Категорически не устраивает, и вообще – зачем облегчать ему жизнь? Зачем делать вид, что ничего не было?

Лизе хотелось увидеть его бегающие глаза, растерянное лицо, жалкую прыгающую улыбку. Хотелось насладиться его стыдом – хотя нет, не то: хотелось разлюбить его, разочароваться.

Чтобы Максим посмотрел в глаза и все сказал.

Но что тут сказать, что? Что она хочет услышать?

«Я трус и подлец»? Этого он не скажет.

«Я разлюбил тебя»? И на это у него не хватит смелости.

Но, увидев его жалким, выкручивающимся, испуганным, услышав его убогое лепетание, его вранье, она сумеет возненавидеть. Ей станет легче.

Странно, но трубку он взял мгновенно, как будто караулил и ждал ее звонка.

– Максим… – хриплым шепотом сказала Лиза.

– Перезвоню, – коротко бросил он и повесил трубку.

Лиза села на табурет. Сердце билось как бешеное. Ледяные ладони вцепились в халат. Пытаясь унять дрожь, Лиза крепко, до боли, сцепила пальцы в замок.

«Он перезвонит, – стучало в голове. – Он дома и не может говорить, понятно. Сейчас он выйдет на улицу и позвонит ей из автомата. Сколько ему понадобится времени? Пятнадцать минут, полчаса? Надо же что-то придумать».

Лиза уставилась на настенные часы.

Он не перезвонил. Ни завтра, ни послезавтра, ни через месяц. Никогда.

6

Лизу по-прежнему не отпускало. Страдала так, что болело сердце. И горше, чем от потери любимого, горше, чем от предательства, – была окончательная потеря веры в человечество, в мужчин. Кто придумал и кто назвал их сильным полом?

Что страшнее – предательство или потеря? Это не измерить, но одно влечет за собой другое.

«Надо жить, – твердила Лиза, сцепив зубы. – Ради дочки. Ради Марии. Ради себя».

В конце концов, она сильная, – да и слава богу, что все это случилось теперь, а не спустя годы. Вышли, как говорится, с малыми потерями.

Слова, слова… С какими малыми потерями, Господи? Кто измерит эти потери? Еле выскреблась, еле спаслась. Еле выжила.

А жить было надо: ходить на работу, покупать продукты, относить в прачечную белье, проверять у дочки уроки.

С приближением переходного возраста отношения с дочерью осложнились. Сколько раз Лиза замечала сходство Анюты с кровной матерью – и от этого становилось не только горько, но и страшно. Не зря существуют пословицы: кровь не водица, яблоко от яблони, что там еще? Выходит, что гены важнее воспитания? Строптивый Анютин характер с возрастом усугублялся. Или все подростки такие?

«Ладно, ничего страшного не происходит, – успокаивала себя Лиза. – Подумаешь, нахамила, вспомни себя! Ты и сейчас не сахар, а ведь взрослая, пожившая и хлебнувшая женщина, а Мария по-прежнему раздражает…»

Почему бы ее, Анюту, не раздражала собственная мать? Да еще такая – жесткая, требовательная, контролирующая. Так что Ритка тут ни при чем, Лиза тоже хороша. Слишком строга она с дочерью, слишком бескомпромиссна.

А что Анюта тот еще фрукт – кто этого не знал?

– У меня переходный возраст! – кричала дочка.

– У тебя с рождения переходный возраст, – вздыхала Лиза. – И прикурить ты всегда давала!

Строптивая, да. Но строптивость – проявление характера. Наглая, – но они все сейчас наглые. Врет… А кто не врал или не врет?

«Главное, что у нее есть сердце, душа, – утешала себя Лиза. – Вон как переживает за бабку: бабуля, приляг, бабуля, чаю? Бабуля, таблетку?»

Любит бабушку, и это хорошо, от нее-то самой Мария тепла не видит. Уход, внимание – да. Но не тепло и не любовь: этого не случилось, что поделаешь.

Мария любви не требовала и претензий не предъявляла.

«У всех своя правда, – в свою очередь размышляла Мария. – Лиза в отца, упрямая.