Цитадель - Арчибальд Джозеф Кронин

– Ничего, право, – улыбнулся он ей, садясь за стол. – Просто устал немного. Вероятно, оттого, что не обедал…

– Что?! – вскрикнула она в ужасе. – А я была уверена, что ты перед отъездом пообедаешь в «Бельвью». – Она оглядела стол. – И все убрала и отпустила миссис Беннет в кино.

– Это пустяки.

– Как так пустяки? Неудивительно, что ты не запрыгал от радости, когда я тебе сказала о продаже. Ну, посиди минутку, я принесу тебе чего-нибудь поесть. Чего бы тебе хотелось? Я могу разогреть суп… или хочешь яичницу-болтунью? Скажи, что тебе приготовить.

Эндрю подумал:

– Пожалуй, яичницу, Крис. Но ты не хлопочи! Ну, хорошо, пускай яичницу и кусочек сыра.

Она мигом воротилась с подносом, на котором стояла тарелка с яичницей, стакан сельдерейного сока, хлеб, печенье и закрытая тарелка, на которой обычно лежал сыр. Поставив поднос на стол, принесла еще бутылку эля из буфета.

Пока Эндрю ел, она заботливо смотрела на него и улыбалась:

– Знаешь, милый, я всегда думала: если бы мы жили на Сифен-роу, в квартирке из спальни и кухни, мы бы отлично там себя чувствовали. Богатая жизнь нам не на пользу. Теперь, когда мне предстоит опять стать женой рабочего человека, я ужасно счастлива.

Эндрю продолжал трудиться над яичницей. Утолив голод, он почувствовал себя лучше.

– Знаешь, милый, – продолжала Кристин, сидя в своей любимой позе, опершись подбородком на руки, – я столько передумала за последние дни! Раньше у меня голова не работала, все внутри точно было наглухо заперто. Но с тех пор как мы вместе, с тех пор как мы опять стали прежними, все как-то прояснилось у меня в мыслях. Знаешь, только то, что достается нам тяжело, после борьбы, становится дорого по-настоящему. А то, что просто падает в руки, не дает удовлетворения. Помнишь нашу жизнь в Эберло – я сегодня весь день не переставала о ней думать, – когда нам приходилось так трудно? Теперь я предчувствую, что та же жизнь начнется для нас снова. Для нее мы с тобой и созданы, милый. В этом – мы! И до чего же я счастлива, что мы так будем жить с тобой.

Он поднял на нее глаза:

– Ты и в самом деле счастлива, Крис?

Она коснулась губами его щеки:

– Никогда в жизни не была счастливее, чем сейчас.

Наступило молчание. Эндрю намазал маслом бисквит и поднял крышку блюда, чтобы отрезать себе сыру. Но на блюде оказался не его любимый липтауэрский, а засохший кусочек чеддера, который миссис Беннет употребляла для стряпни. Увидев это, Кристин покаянно охнула:

– Ох, я забыла сегодня зайти к фрау Шмидт!

– Да ну, пустяки, Крис, и этот хорош.

– Нет, не хорош. – Она схватила блюдо раньше, чем он успел дотронуться до сыра. – Я тут размечталась, как сентиментальная школьница, вместо того чтобы накормить тебя обедом, когда ты пришел усталый. Голодом тебя морю! Хорошая жена для рабочего человека, нечего сказать! – Она вскочила, бросила взгляд на часы. – Я еще успею добежать до лавки, прежде чем она закроется.

– Да не стоит, Крис…

– Нет, пожалуйста, милый, не мешай, – весело отмахнулась она. – Я хочу это сделать. Хочу, потому что ты любишь сыр фрау Шмидт… а я люблю тебя.

И, прежде чем Эндрю успел что-нибудь возразить, она выбежала из столовой. Он слышал ее быстрые шаги в передней, легкий стук двери на улицу. В его глазах все еще светилась улыбка. Это было так похоже на Кристин. Он намазал маслом второй бисквит, ожидая появления знаменитого «Липтауэра», ожидая возвращения Кристин.

В доме стояла полная тишина. «Флорри спит внизу, – подумал он, – а миссис Беннет ушла в кино…» Он был рад, что миссис Беннет едет вместе с ними… Стиллман сегодня был великолепен. Теперь Мэри будет здорова, бодра и свежа, как дождик… а дождик славно освежил все сегодня, было так приятно возвращаться полями, тихо и прохладно. Слава богу, у Кристин скоро опять будет сад… Пускай пятерка докторов в каком-нибудь городишке линчует его, и Денни, и Хоупа, а у Крис должен быть сад!

Он рассеянно начал есть один из намазанных бисквитов. Подумал, что у него пропадет аппетит, если она не вернется скоро. Наверное, болтает с фрау Шмидт. Добрая старая фрау… Первых пациентов послала ему она. Если бы он после этого вел себя как порядочный человек, вместо того чтобы… Ну ладно, это позади, слава богу! Они снова вместе, Кристин и он, и счастливее, чем когда-либо. Каким блаженством было услышать это от нее минуту назад!.. Он закурил сигарету.

Вдруг у двери раздался резкий звонок. Эндрю поднял глаза, отложил сигарету и вышел в переднюю. Звонок успели дернуть вторично. Он отпер дверь.

Тотчас же он увидел суматоху на улице, толпу народа на мостовой, лица, головы, точно вотканные в темноту. Но, прежде чем он успел вглядеться в этот сложный узор, полисмен, позвонивший у дверей, встал перед ним неясной громадой. Это был Струзерс, его старый приятель из Файфа, постовой. Странно белели в темноте его широко открытые глаза.

– Доктор, – сказал он чуть слышно, с трудом, как человек, запыхавшийся от быстрого бега. – Ваша жена пострадала. Она бежала… Ох, господи!.. Выбежала из лавки – и угодила прямо под автобус.

Большая ледяная рука сжала ему сердце. Он не успел опомниться, как улица надвинулась на него. Внезапно передняя наполнилась людьми. Плачущая фрау Шмидт, кондуктор автобуса, второй полисмен, какие-то чужие люди, все напирали, оттесняя его назад, в кабинет. А затем сквозь толпу двое мужчин пронесли тело его Кристин. Голова на тонкой белой шее запрокинулась назад. На левой руке все еще висел на веревочке, обмотанной вокруг пальцев, пакетик от фрау Шмидт. Ее положили на высокую кушетку в кабинете. Она была мертва.

XX

Он был совершенно убит и много дней точно не в своем уме. Бывали проблески сознания, когда он замечал Денни, миссис Беннет, а раз или два – Хоупа. Но все остальное время он жил, выполняя то, что от него требовалось, весь уйдя в себя, в один бесконечный кошмар отчаяния. Его истерзанные нервы обостряли безмерность утраты, жуть раскаяния, болезненный бред, от которого он просыпался весь в поту, с криком ужаса.

Он смутно помнил допрос, следствие, проведенное без лишних формальностей, показания свидетелей, такие обстоятельные, такие ненужные. Он неподвижно смотрел на приземистую фигуру фрау Шмидт, по пухлым щекам которой слезы текли и текли без конца.

– Она смеялась, все время смеялась, когда пришла ко мне в лавку. «Скорее, пожалуйста, – твердила она