Цитадель - Арчибальд Джозеф Кронин

Эндрю застал Стиллмана в конторе. Ему очень хотелось, чтобы тот сразу же при нем посмотрел больную и решил вопрос о пневмотораксе, который не давал ему покоя. За сигаретой и чашкой кофе он высказал Стиллману свое желание.

– Ладно, – кивнул тот. – Мы с вами сейчас сходим наверх.

Он повел Эндрю в комнату Мэри. Она уже лежала в постели, бледная от усталости, все еще робевшая, и смотрела, как миссис Шарп в глубине комнаты складывала ее платье. Когда Стиллман подошел к постели, она слегка вздрогнула.

Он тщательно осмотрел ее. Этот спокойный, безмолвный, в высшей степени добросовестный осмотр был для Эндрю откровением. Стиллман не ублажал больного. Не принимал внушительного вида. Он держал себя совсем не так, как обычно держат себя врачи у постели больного. Он походил на делового человека, занятого разборкой испортившейся машины. Он хотя и пользовался стетоскопом, но больше всего выстукивал пальцами, и казалось, эти ровные тонкие пальцы знают правду о состоянии живых, дышащих, невидимых легочных клеток.

Кончив осмотр, он ничего не сказал Мэри и вызвал Эндрю за дверь.

– Пневмоторакс, – сказал он. – Тут сомнений быть не может. Это легкое давно следовало вывести из употребления. Я сделаю это сразу. Подите скажите ей.

Он пошел приготовить аппаратуру, а Эндрю воротился в палату и сообщил Мэри их решение. Он говорил со всей беспечностью, на какую был способен, тем не менее Мэри заметно встревожилась.

– А это вы мне будете делать? – спросила она с беспокойством. – Мне бы хотелось, чтобы вы!

– Да это такие пустяки, Мэри. Вы не почувствуете ни малейшей боли. Я буду при этом. Буду помогать ему. И присмотрю, чтобы все было хорошо.

Он сначала хотел предоставить Стиллману проделать одному всю процедуру пневмоторакса. Но Мэри была так нервна, так трепетно цеплялась за него, и, кроме того, он чувствовал себя ответственным за ее пребывание здесь. Поэтому он пошел в операционную и предложил свои услуги Стиллману.

Через десять минут все было подготовлено. Когда Мэри привезли, Эндрюс делал ей местную анестезию. Потом стал у манометра, а Стиллман ловко ввел иглу, регулируя в то же время струю стерильного азота, впускаемого в плевру. Аппарат у Стиллмана был замечательный, и сам Стиллман, бесспорно, мастер своего дела. Он очень умело действовал канюлей[21], двигая ее вперед, и, устремив глаза на манометр, ожидал окончательного «скачка», который возвестит о проколе пристеночной плевры. У него был собственный метод предупреждения эмфиземы.

После первого сильного волнения страх Мэри постепенно рассеялся. Она с большим доверием позволяла все проделывать над собой и в конце улыбнулась Эндрю, совсем уже успокоенная. Когда ее привезли обратно в ее палату, она сказала:

– Вы были правы. Это пустяк. Как будто мне ничего не делали.

– Ничего? – Эндрю поднял одну бровь, потом засмеялся. – Вот как надо делать операции – без суеты, чтобы у человека не было ощущения, что с ним происходит что-то страшное. Хорошо, если бы все операции можно было так проделывать. Ну, как бы там ни было, а мы ваше легкое сдавили, теперь оно отдохнет. А когда опять начнет дышать, поверьте мне, оно будет здорово.

Глаза Мэри остановились на нем, потом, оглядев уютную палату, устремились в окно, из которого открывался вид на долину.

– А мне тут нравится… Он не старается быть ласковым, этот мистер Стиллман, но чувствуется, что он славный. Как вы думаете, можно мне попросить чая?

XIX

Было уже около семи часов, когда Эндрю уехал из «Бельвью». Он задержался дольше, чем думал, разговаривая со Стиллманом на нижней веранде, наслаждаясь прохладой и спокойной беседой. Уезжал он с удивительным ощущением ясного спокойствия. Этим он обязан был Стиллману. Обаяние его личности, его уравновешенность, его равнодушие к обыденным сторонам жизни благотворно влияли на бурную натуру Эндрю. Кроме того, теперь он был спокоен за Мэри. Своему первому шагу – слишком поспешному отправлению ее в устаревшую больницу – он противопоставил все то, что сделано было для нее сегодня. Это трудно было организовать, стоило ему больших хлопот. Хотя он не говорил со Стиллманом относительно платы, он понимал, что цены «Бельвью» Кону не по карману и, следовательно, уплатить придется ему, но все это были мелочи по сравнению с наполнявшим его чудесным сознанием победы. Впервые за много месяцев он чувствовал, что сделал сегодня нечто настоящее. Это было начало искупления.

Он ехал медленно, наслаждаясь вечерней тишиной. Миссис Шарп сидела позади, но молчала, и, занятый своими мыслями, он почти забыл о ней. Когда они приехали в Лондон, он вспомнил о ней, спросил, куда ее отвезти, и, получив ответ, высадил ее у станции подземки «Ноттинг-Хилл». Он рад был избавиться от этой женщины. Она хорошо знала свое дело, но у нее был жуткий характер. И к Эндрю она всегда питала антипатию. Он решил завтра отослать ей по почте месячное жалованье, чтобы больше ее не видеть.

Когда он добрался до Паддингтон-стрит, настроение у него изменилось. Ему всегда тяжело было проходить мимо лавки Видлера. Уголком глаза он видел вывеску «Обновление». Один из подмастерьев опускал железные шторы. В этом простом действии Эндрю увидел что-то символическое, дрожь пробежала по его телу. Угнетенный, приехал он на Чесборо-террас и, поставив автомобиль в гараж, вошел в дом со странной тяжестью на сердце.

Кристин весело выбежала в переднюю ему навстречу. Глаза ее сияли от радости.

– Продано! – объявила она. – Продано все целиком. Они тебя ждали, ждали – только недавно ушли. Доктор и миссис Лоури. Он так взволновался оттого, что ты опоздал на прием, и сам стал принимать больных, – добавила Кристин со смехом. – Потом я их накормила ужином. Мы поболтали. Я заметила, что миссис Лоури втайне беспокоится, не случилось ли с тобой несчастье, и тоже начала тревожиться. Наконец-то ты здесь, милый! Он просил тебя прийти в контору к мистеру Тернеру в одиннадцать часов, чтобы подписать контракт. И… да, он дал мистеру Тернеру задаток.

Эндрю прошел за ней в столовую, где со стола уже было убрано. Он, разумеется, был доволен, что практика продана, но сейчас не ощутил никакой особенной радости.

– Это отлично, правда, что все так скоро устроилось, – продолжала Кристин. – Не думаю, чтобы Лоури тебя задержал здесь надолго. Я тут, пока тебя не было, размечталась о том, как хорошо было бы опять поехать ненадолго в Валь-Андре, раньше, чем ты начнешь работать на новом месте! Там так красиво, помнишь, милый… И