Цитадель - Арчибальд Джозеф Кронин

Услышав, что следователь выражает ему сочувствие по поводу тяжкой утраты, он понял, что процедура окончена. Машинально встал, потом, очнувшись на минуту, увидел себя на улице идущим рядом с Денни по серым камням тротуара.

Он не знал, кто и как позаботился о похоронах, все прошло каким-то непонятным, таинственным образом, без участия его сознания. Когда он ехал на кладбище Кенсал-Грин, мысли его разбегались, метались туда-сюда, уходили назад в далекое прошлое. Стоя на унылом, грязном кладбище, он вспоминал простор овеянных ветром горных лугов за «Вейл Вью», где носились, разметав спутанные гривы, маленькие горные пони. Кристин любила гулять там, любила, когда свежий ветер ласкал ей щеки. А теперь она будет лежать на этом унылом и грязном городском кладбище.

Вечером, в безумной муке, он пробовал напиться до бесчувствия. Но виски как будто еще сильнее растравило в нем гнев на себя. До глубокой ночи он шагал из угла в угол, громко разговаривая сам с собою.

– Ты думал, что сможешь убежать от этого! Думал, что уже убежал. Нет, клянусь Богом! Преступление и наказание, преступление и наказание за него! Это ты виноват в ее смерти. Ты должен страдать.

Он вышел на улицу, забыв надеть шляпу, шатаясь, и безумными глазами уставился в наглухо закрытые окна лавки Видлера. Потом воротился в дом, лепеча сквозь горькие пьяные слезы: «С Богом шутить нельзя! – когда-то сказала Крис. – С Богом шутить нельзя, мой милый».

Спотыкаясь, он побрел наверх. Постояв у дверей, вошел в спальню Кристин, безмолвную, холодную, опустевшую. На туалетном столике лежала ее сумочка. Он поднял ее, прижал к щеке, потом открыл неловкими пальцами. Внутри было немного серебра и медяков, маленький носовой платочек, счет от бакалейщика. А в среднем отделении – какие-то бумажки: выцветшая моментальная фотография его, Эндрю, снятая в Блэнелли, и – да, он узнал их сразу с острой болью – те записочки, что он получил в Эберло к Рождеству вместе с подарками от своих пациентов. «С сердечной благодарностью». Так Кристин их хранила все эти годы! Тяжкое рыдание вырвалось у него. Он упал на колени у постели в страстном отчаянии.

Денни не мешал ему пить. Эндрю казалось, что Денни почти каждый день бывал в доме. Это он делал не ради того, чтобы заменить Эндрю на приеме, так как теперь больных принимал доктор Лоури. Лоури жил пока где-то в другом месте, но приходил на амбулаторный прием и ездил по визитам. А Эндрю ничего не знал, не хотел знать о том, что происходило вокруг него. Он прятался от Лоури. Нервы его были вконец разбиты. Звонок у двери заставлял его сердце бешено колотиться. При внезапном звуке чьих-либо шагов у него потели ладони. Он сидел у себя в комнате наверху, комкая в руках носовой платок, вытирая время от времени мокрые ладони, тупо глядя в огонь, зная, что, когда наступит ночь, его ждет призрак бессонницы.

В таком состоянии находился Эндрю, когда однажды утром к нему вошел Денни и сказал:

– Слава богу, наконец-то я свободен! Теперь мы можем уехать.

Эндрю и не пробовал отказываться: способность к сопротивлению в нем была окончательно сломлена. Он даже не спросил, куда они едут. В молчаливой апатии наблюдал, как Денни укладывал его чемодан. Через час они уже были на пути к Паддингтонскому вокзалу.

Они ехали целый день через юго-западные графства, пересели в Ньюпорте и направились дальше, через Монмутшир. В Абергавенни сошли с поезда, и у вокзала Денни нанял автомобиль. Когда они выбрались из города и ехали мимо реки Аск, через поля и леса, пестревшие пышными красками осени, Денни произнес:

– Мы едем в одно местечко, куда я когда-то ездил удить рыбу. Аббатство Лантони. Думаю, оно нам подойдет.

Сетью проселочных дорог, окаймленных орешником, они к шести часам вечера добрались до места. На покрытом густым зеленым дерном лугу стояли развалины монастыря, гладкие серые камни. Кое-где высились уцелевшие еще монастырские своды. А рядом – гостиница, вся построенная из камней обрушившихся стен. Успокоительно журчал протекавший неподалеку ручей. Дымок от горящего дерева ровной синей лентой поднимался в тихом вечернем воздухе.

На другое утро Денни потащил Эндрю на прогулку. День был сухой и звенящий, но Эндрю ослаб от бессонной ночи, его вялые мускулы изменили ему на первом же подъеме в гору, и он захотел вернуться назад после того, как они прошли совсем небольшое расстояние. Однако Денни был неумолим. Он заставил Эндрю в этот день пройти восемь миль, на следующий день – десять. К концу недели они уже делали до двадцати миль в день, и Эндрю, добравшись к вечеру до своей комнаты, сразу валился на постель и засыпал.

Здесь их никто не беспокоил. В поселке осталось только несколько рыбаков, так как сезон ловли форели уже кончался. Они обедали в бывшей трапезной с каменным полом, за длинным дубовым столом, перед открытым очагом, в котором трещали поленья. Кормили их просто, но вкусно.

Во время прогулок они не разговаривали. Часто за целый день перекидывались только двумя-тремя словами. Вначале Эндрю совершенно не замечал местности, по которой они бродили. Но шли дни, и красота этих лесов и рек, извилистой цепи холмов, поросших папоротником, мало-помалу, незаметно проникала в его онемевшую душу.

Выздоровление его шло медленно, однако к концу первого месяца он уже легко переносил длительные прогулки, к нему вернулись нормальный аппетит и сон, он каждое утро купался в холодной воде и без страха смотрел в лицо будущему. Он видел, что для его выздоровления нельзя было выбрать лучшего места, чем этот уединенный уголок, лучшего средства, чем этот спартанский образ жизни. Когда первые морозы крепко сковали землю, он ощутил в крови инстинктивную радость.

И неожиданно он начал разговаривать с Денни. Вначале их разговоры были отрывочны, несвязны. Душа Эндрю, подобно атлету, проделывающему простые упражнения перед большим выступлением, осторожно возвращалась к жизни. Незаметным для себя образом он узнавал от Денни о ходе событий.

Практика его была продана доктору Лоури, правда, не за ту цену, которую назначил сперва Тернер, так как после всего случившегося Эндрю не мог ввести нового врача в курс дела и рекомендовать больным, но за сумму, довольно близкую к ней. Хоуп наконец закончил свою стажировку и уехал к родным в Бирмингем. Денни тоже был свободен. Он отказался от места перед отъездом в Лантони. Вывод напрашивался сам собой. И Эндрю вдруг поднял голову:

– К началу года я должен снова стать работоспособным.

Теперь они с Денни начали уже говорить об