Цитадель - Арчибальд Джозеф Кронин

Кристин была в гостиной. При виде ее бледного, застывшего лица Эндрю пронизала дрожь. Он жаждал, чтобы она спросила его о чем-нибудь, проявила хоть какой-нибудь интерес к тому, как он провел эти часы вдали от нее. Но она только произнесла тем же ровным, невыразительным голосом:

– Поздно ты сегодня. Не выпьешь ли чая перед приемом?

– Сегодня приема не будет, – ответил он.

Она посмотрела на него:

– Но ведь сегодня суббота – твой самый большой приемный день!

В ответ он только попросил ее написать объявление, что сегодня амбулатория закрыта. Это объявление он сам приколол на дверях. Сердце у него колотилось так сильно, точно готово было разорваться. Когда он шел обратно по коридору, Кристин стояла в кабинете, бледнее прежнего… В глазах ее читалась безумная растерянность.

– Что случилось? – спросила она не своим голосом.

Эндрю поглядел на нее. Тоскливый ужас рванулся из сердца, хлынул безудержным потоком, лишил его последнего самообладания.

– Кристин! – Все, что он чувствовал, вложил он в это одно слово. И, зарыдав, упал к ее ногам.

XVII

Это примирение было самым чудесным из всего пережитого ими со времени первых дней их любви. На другое утро, в воскресенье, Эндрю лежал рядом с Кристин, как когда-то в Эберло, и говорил, говорил без умолку, словно и не было всех этих лет, изливал перед ней всю душу. За окнами стояла тишина воскресного дня, доносился колокольный звон, мирный, успокаивающий. Но в душе Эндрю не было покоя.

– Как я мог дойти до этого? – стонал он. – С ума я сошел, Кристин, что ли? Как вспомню все – не верится самому. Мне… мне связаться с такой компанией… после Денни, после Хоупа. О боже! Меня повесить мало.

Кристин утешала его:

– Все это произошло так быстро, милый. Кого угодно могло сбить с ног.

– Нет, честно говорю тебе, Крис. Когда я об этом думаю, мне кажется, что я схожу с ума. И какое ужасное время, должно быть, пережила ты! Боже! Какая пытка!

Она улыбалась, да, на самом деле улыбалась! Как чудесно было видеть ее лицо, уже не отсутствующее, не застывшее, а нежное, счастливое, полное заботы о нем! Он подумал: «Мы оба снова живем».

– Остается сделать только одно. – Он решительно сдвинул брови. Несмотря на нервность и сумятицу мыслей, он теперь чувствовал себя сильным, освобожденным от тумана иллюзий, готовым действовать. – Отсюда мы должны уехать. Слишком глубоко я завяз, Крис, слишком глубоко. Здесь мне на каждом шагу все напоминало бы о том, как я обманывал людей. И может быть, меня бы потянуло опять… Нам легко будет продать практику. И, о Крис, у меня есть одна замечательная идея!

– Какая, любимый?

Хмурое лицо Эндрю осветилось нежной и робкой улыбкой.

– Как давно ты не звала меня так! А я люблю, когда ты меня так называешь. Да, я знаю, что сам виноват… Ох, Крис, не напоминай мне об этом опять! Да, эта новая идея меня осенила сегодня, как только я проснулся. Я лежал и думал все о том же – о Хэмптоне, который приглашал меня работать с ним в компании, и вдруг мне пришло в голову: почему бы не учредить настоящее сообщество? Так делают врачи в Америке. Стиллман постоянно хвалит эту систему, хотя сам он не врач. Но у нас в Англии она еще как-то не привилась. Понимаешь, Крис, даже в самом маленьком городке можно открыть клинику, подобрать небольшую группу врачей, где каждый делал бы свое дело. Теперь слушай, дорогая: вместо того чтобы связываться с Хэмптоном, Айвори и Фридманом, почему бы мне не привлечь Денни и Хоупа и образовать настоящую честную компанию? Денни возьмет на себя всю хирургическую часть – ты знаешь, какой он отличный хирург! – я – терапевтическую, а Хоуп будет нашим бактериологом. Здесь выгодно то, что каждый из нас будет специализироваться в своей области и, так сказать, вносить свои знания в общий фонд. Ты, может быть, помнишь все, что говорил Денни, – и я тоже – относительно нашей бессмысленной системы «вольной практики», о том, что такой врач предоставлен самому себе, должен один ковылять своей дорогой, неся все на своих плечах. Ведь это немыслимо! Ответ один – и ответ совершенно правильный: коллектив врачей. Это будет звеном между государственным лечением и практикой врачей-одиночек. Потому только, что наши крупные врачи желают все удержать в своих руках, у нас до сих пор еще нет коллективов. Но разве не замечательно было бы, если бы нам удалось учредить такой коллектив пионеров, который, составляя одно научное и духовное целое, будет бороться с предрассудками, сбрасывать старых идолов с пьедестала, а может быть, и начнет полнейший переворот во всей постановке врачебного дела?

Прижавшись щекой к подушке, Кристин глядела на мужа сияющими глазами:

– Ты говоришь совсем как в старые времена. Если бы ты знал, как я люблю тебя таким! Мы точно все начинаем сначала. Я счастлива, мой милый, счастлива!..

– Мне многое надо искупить, – мрачно сказал Эндрю. – Я был глупцом. Нет, еще кое-чем похуже. – Он сжал лоб руками. – Не выходит у меня из головы бедный Гарри Видлер. И я не хочу о нем забывать, пока не сделаю чего-нибудь во искупление этой своей вины. – Он вдруг застонал. – Да, Крис, я виноват не меньше Айвори. Слишком легко я выпутался. Это несправедливо. Но я буду работать как вол, Крис. И я надеюсь, что Денни и Хоуп согласятся работать вместе со мной. Ты знаешь их взгляды. Денни до смерти хочется ринуться снова в треволнения практики. А Хоуп – если бы ему предоставили небольшую лабораторию, где он, изготавливая для нас сыворотки, сможет между делом заниматься и своей собственной работой, – он пойдет за нами куда угодно.

Эндрю вскочил с постели и с прежней порывистостью начал ходить взад и вперед, обуреваемый и радужными надеждами на будущее, и стыдом за прошлое, на все лады анализируя в уме случившееся, волнуясь, надеясь, строя планы.

– У меня будет столько всяких хлопот, Крис! – воскликнул он. – Но одно я должен сделать сегодня же. Вот что, дорогая. После того как я напишу несколько писем и мы позавтракаем, не прокатишься ли ты со мной за город, а?

Она посмотрела на него вопросительно:

– Но раз ты занят…

– Для этого я урву время. Честное слово, Крис, меня ужасно заботит Мэри Боленд. Она не поправляется в больнице, и я уделял ей