Неисправимые - Наталья Деомидовна Парыгина

нечего было бояться, женщина вдруг рассердилась на себя за свою трусость. Она почувствовала такую злобу к этим мальчишкам, что попадись они ей сейчас — кажется, раскидала бы голыми руками, и ножей бы не испугалась. Плача от обиды и злости, женщина рассказала о случившемся мужу. Он тотчас побежал в правление колхоза и позвонил в Ефимовск, в милицию.

Полковник послал людей к месту ограбления, а сам на мотоцикле помчался в деревню, чтобы поговорить с пострадавшими. Старушка с дочерью рассказали ему все подробности.

— Только уж поймай ты их, иродов, а то проткнут они меня ножом, как узнают, что пожаловались тебе, — говорила старушка полковнику. — Этот, с черными глазами, так и сказал: только, говорит, пикни. Господи, да что ж это за жизнь такая, коли на два шага от дому нельзя отойти, а деньги твои, трудом заработанные, всякие пакостники отбирают.

— Деньги свои, бабушка, получите, — пообещал полковник.

По приметам, которые сообщили женщины, полковник сразу узнал Рагозина с дружками. Он вернулся к месту происшествия, где его ожидали два сотрудника. Посовещались. Полковник высказал предположение, что, добыв деньги, подростки, по всей вероятности, отправились в магазин. Побывали в ближайших магазинах. В одном продавец рассказал, что заходили двое, покупали водку, пиво, консервы. Порасспросили соседних жителей: не видал ли кто, куда направились. Один дед, целыми днями сидевший на лавочке, подсказал: за реку пошли.

— Значит, решили попировать на лоне природы, — сообразил полковник.

Он оставил неподалеку от моста сотрудника, в помощь ему дал двух бригадмильцев. И едва только полупьяные Борис и Николай проволокли через мост совсем пьяного Эдика, как им пришлось изменить свой маршрут…

18

Эдик Нилов был не в состоянии воспринимать что-либо. Глаза его смотрели бессмысленно, он сползал со стула, на который его пытались усадить. Тогда бригадмильцы уложили его в детской комнате на диване, и он тотчас заснул.

Рагозин и Таранин, напротив, совершенно протрезвели. Они поняли, что им грозит. Немного успокаивало друзей лишь то, что их привели не в отделение милиции, а в детскую комнату. Но когда в кабинет вошел полковник, Николай и Борис обменялись быстрыми взглядами, как бы предупреждая друг друга, что теперь им не отделаться так просто.

Полковник остановился перед подростками и задержал на их лицах неподвижный и строгий взгляд.

— Ну, — сурово сказал он. — Бандитизмом занялись?

Он прошелся по комнате, склонив голову и думая о чем-то своем, потом сел за стол.

— Выкладывайте финки.

Борис чуть шевельнулся — не то собирался исполнить требование полковника, не то хотел что-то возразить. Николай стоял неподвижно, слегка опираясь о стену плечом и сунув руки в карманы.

— Не слышали? — сказал полковник. — Давайте ножи. Или сами не в силах? Помочь?

Николай вздохнул, качнулся и, волоча ноги, сделал два шага к столу. Полковник чиркнул спичку, закурил, не глядя на Рагозина. Николай вынул из кармана и положил на стол короткий нож в самодельных картонных ножнах.

— Деньги, — приказал полковник.

— У меня нет, — сказал Николай.

— Выверни карманы.

Денег, действительно, не оказалось. Нож Бориса тоже был самодельный, заточенный в виде кинжала, и совершенно такой же, как у Рагозина.

— Кто снабдил?

— Что? — переспросил Николай.

— Кто делал ножи?

— Сами.

— Пойдите, обождите там, — сказал полковник Николаю и Борису, указывая на комнату, где спал Эдик. Когда они вышли, он плотно закрыл дверь. — Ну, Вера Андреевна, давай решать.

Он еще раньше, по телефону, коротко рассказал мне о случившемся и предупредил, что разбирать событие намерен в детской комнате и при моем участии.

— По закону они должны идти под суд, — сказал полковник и вопросительно взглянул на меня.

Я стояла у окна лицом к полковнику и молчала, не зная, что ответить. Последняя фраза полковника и взгляд говорили о том, что он готов оставить ребят на свободе, если…

— Василий Петрович…

«Пусть их судят».

Нет, эти слова только быстро промелькнули в моем сознании, но какая-то непонятная сила помешала произнести их вслух. И снова я повторила про себя: «Пусть их судят». Разве они не заслужили этого? Напали на женщин, ограбили, угрожали ножами и могли… да, могли и убить. И после этого жалеть их? Я не жалею их, я их ненавижу, я сама судила бы…

— Я тоже так думаю, — сказал полковник, не дождавшись моего ответа, но прочитав его на лице.

И как будто кто-то дернул за ниточку незримую катушку мыслей, и она тут же стала разматываться совсем в другом направлении. Мгновенно встал передо мною Коля Рагозин с его тонкой мальчишеской шеей, и белокурый Эдик, и сутулый Борис — глупые, запутавшиеся мальчишки. Что их ждет? Суд. Колония. А потом? Что потом? Какими они вернутся?

И я сказала полковнику:

— Нет. Не надо. Я попытаюсь…

— Ты ведь уже пыталась, — возразил полковник.

— Разве сразу… Я не могу… Никогда бы не простила себе этого…

— Подумай до завтра, — посоветовал полковник.

19

Я не спала всю ночь. Думала и думала — до головной боли.

Их будут судить, отправят в колонию. А дальше? Уравнение со многими неизвестными, почти неразрешимое. Иные выходят из заключения, охваченные ненавистью к своему прошлому и стыдом за него, с мечтою о честной трудовой жизни. Других развращает общение с преступным миром.

Если их будут судить… Нет, так нельзя думать, сразу обо всех. Хотя, судить их будут, конечно, вместе.

Я представила себе всех троих на скамье подсудимых. Мальчишки, за которых я боролась. Преступники. Грабители. Их увезут в колонию, и мне станет легче. Это самые трудные из тех, с кем мне приходится иметь дело. Неужели я хочу от них избавиться?

Как рыдала мать Николая, узнав о его преступлении. Не так давно сама просила отправить сына в колонию, а теперь умоляла нас с полковником оставить его на свободе…

Что думал Николай, глядя на мать? Раскаивался? Стыдился? Угрюмую безнадежность — вот что выражало его лицо. Он приготовился к наказанию и внутренне смирился с ним.

Такое нельзя прощать. Что пережили эти женщины, когда увидели возле своих лиц ножи? Николай… Мне казалось, он теперь уже не способен на это. Как он краснел, когда я выговаривала ему за всякие мелкие проступки. Краснел, раскаивался и… снова брался за старое.

Такое нельзя прощать. Он виноват. И Борис с Эдиком. Но больше всех Николай. Другие делают то, что хочет и приказывает он. Я слишком поспешила, когда просила полковника не судить их. Если сегодня им простить грабеж, завтра они могут совершить худшее. Пусть судят.

Два часа ночи. Луна заглядывает в мою одинокую комнату. Громко тикают часы. Пора спать. Лечь