Проверка моей невиновности - Джонатан Коу

оттого, что она постановила начать свои писательские попытки назавтра же, после утренней смены в Хитроу. Но связано это было и с другими, менее уловимыми нюансами, от которых возникло в ней неопределимое ощущение полноты и возможностей, — то, как падал на них свет лампы над ними, создавая едва ли не призрачную атмосферу, некое нездешнее свечение, очевидное удовольствие, какое доставляло матери вновь видеть Кристофера, ощущение возобновленной старой дружбы и, быть может, сильнее всего прочего присутствие Рашиды, казалось наполнявшей всю кухню энергией и покойной, беспечной красотой.

Она сегодня, безусловно, впечатляла. Разговор неизбежно и не раз сворачивал на нового премьер-министра. Если не для чего другого, так хотя бы для того, чтоб посмотреть на реакцию Прим и Рашиды, Кристофер настоял на том, чтобы процитировать (по памяти) твит, который Лиз Трасс опубликовала четыре года назад и где воспевала юное поколение как «убер-ующих, эйр-би-эн-би-шных, деливеру-шных[15] борцов за свободу» (добавляя хэштеги #свободнаястрана #живисвободно #выбор и в придачу #будущность). Ни та ни другая ни разу это заявление не слышали, обе отреагировали одинаково — блевотными корчами, поднеся два пальца ко рту, после чего Рашида сказала:

— Серьезно? Эта женщина считает, что возможность заказывать по интернету такси и доставку еды компенсирует то, что нам оставили расхераченную политическую систему и расхераченную планету?

— Судя по всему, да, — сказал Кристофер. — Именно так она и считает.

— Она считает, что мы чувствуем себя свободными, потому что нам известно, что прежде, чем мы сможем позволить себе сраную крошечную квартирку, пройдет пятнадцать лет?

— Похоже на то.

— И что мы испорчены выбором, потому что каждые пять лет нам перепадает выбрать между двумя политическими партиями, одна из которых самую чуточку менее правая, чем другая?

— Эй, — сказал Кристофер, вскидывая ладони и изображая капитуляцию. — Меня-то ни в чем из этого не вини.

— Ну, кроме тебя, тут никого другого, Крис. Кому-то же надо принять вину на себя. Я считаю, на самом деле это лишь вопрос времени, когда бумеры осознают, что о них думают зумеры.

— И что же, как тебе кажется? — спросила Джоанна с ее обычной тихой горячностью.

— Окей… Конечно, я вас лично в виду не имею, — сказала Рашида. — Но сводится к тому… По сути, все сводится к тому, что мы не понимаем. Мы не понимаем, почему ваше поколение нас так люто ненавидит. Что мы такого сделали, чтобы вас достать? Все эти люди, что голосовали за нее, всем за шестьдесят и семьдесят, так ведь? Стареющие тори, у которых по два-три дома, никакой ипотеки и славные увесистые пенсии. Почему же они проголосовали вот так? Просто чтобы наказать тех, кто моложе? Брекзита не хватило, что ли, когда у них отняли возможность жить по всей Европе? Ага, давай, раздави эту мечту, крошка. Или в Штатах — засадим им Трампа, пусть сосут четыре года. Будут знать свое место — с этой их жизнью, полной возможностей, с их красотой и здоровьем, с их фантастической сексуальностью. — Она заметила у всех на лицах удивление. — Да, ну конечно же, как раз этому они и завидуют. Вот это их заедает. Они прожили свои жалкие безрадостные жизни, и никакие деньги не смогли восполнить им это чувство… крушения надежд. Разочарования от всего этого.

За этим пылким монологом последовала долгая тишина. Красноречие ее новой подруги, ее бесстрашие в том, как она адресовала все свои замечания как раз той публике, которая и была во всем повинна, сразили Прим. У Джоанны вид был пристыженный, она уставилась к себе в тарелку. Эндрю это все, казалось, в первую очередь развлекало, но со своим мнением он выступить не решился. Вместо этого обратился к Кристоферу:

— А ты что скажешь на это? Она по делу говорит, кажется?

Гость ответил с характерной для него отрепетированной улыбкой. Ничто, казалось, не пронимает его слишком уж глубоко.

— Как обычно, — проговорил он, — у моей дочери радикальное мнение, и она предлагает его в своей неподражаемой манере. Если ее поколение так чувствует, что нам поделать? Будет ли Лиз Трасс тем пыточным инструментом, который старичье решит применить к молодежи, или нет, утверждать рановато. Одно, впрочем, несомненно. Завтра она станет премьер-министром, а это значит, что завтра… — И далее прозвучала фраза, которую Прим запомнит, и фраза эта неотвязно пребудет с ней еще много недель: — Завтра станет днем окончательного отрыва Британии от реальности. Завтра реальная жизнь кончится и начнется фантазия.

Часть первая. Смотрите

1

Кристофер Сванн осторожно направлял машину между желтевшими сухой кладкой парапетами на изящном старинном мосту, что переносил дорогу через ручей. Проехать по нему могла лишь одна машина, однако тихим утром вторника, вроде сегодняшнего, вероятность повстречать другой автомобиль была невысока. Через несколько сотен ярдов после моста он вкатился в саму деревеньку Ведэрби-Пруд. Заслышав его мотор (пусть и вел Кристофер тихую гибридную модель), с залпом жалобного кряка взлетели утки в одноименном водоеме. Кристофер ехал по берегу пруда, впитывая каждую неправдоподобную деталь: старое почтовое отделение, красная телефонная будка возле деревенской лавки, ряд домиков под опрятно подровненными тростниковыми крышами и пожилой местный обитатель, читавший «Времена»[16] на видавшей виды дубовой скамейке. Пусть деревня Ведэрби-Пруд и была широко известна своим обаянием и неиспорченностью, Кристофер не в силах был по-настоящему поверить глазам своим — казалось, он наткнулся на забытый уголок Англии, больше напоминавший декорации какого-нибудь кинофильма 1950-х, чем современную действительность. Он проехал по деревенской улице еще немного и ловко встроился на парковочное место перед хорошо сохранившимся постоялым двором XVII века, по-прежнему носившим свое первоначальное название — «Свежий латук».

Кристофер ненадолго задержался в машине, желая успокоиться, поскольку путь его сегодня утром сложился не без драмы. На самом деле по дороге в Ведэрби-Пруд он чуть не попал в ужасную аварию. Это произошло на крутом склоне, известном как Рыбный холм, сразу за Бродвеем в долине Ившэма. Кристофер преодолевал один из двух или трех серпантинных поворотов, ведших к вершине, когда другая машина обогнала его настолько впритирку и вклинилась перед ним настолько резко, что он едва не слетел с дороги в том самом месте, где по левую руку открывался крутой обрыв глубиной в несколько сотен футов. Кристофера это изрядно потрясло, и ему пришлось остановиться на обочине, и водитель белого фургона, следовавший за ним и ставший свидетелем всего инцидента, посидел с ним за компанию минут десять, пока Кристофер не пришел в себя. Люди бывают очень добры — и вместе с тем