Проверка моей невиновности - Джонатан Коу

Экскурсоводом Рэндолф оказался увлеченным. Он останавливался перед каждым семейным портретом и, просвещая гостей, предлагал развернутые биографии своих предков. Отыскался здесь, к примеру, Таркин, 7-й граф Ведэрби, в окружении потомства; все они, как впоследствии выяснилось, зачаты были конюшенным Джеймзом во время многочисленных отлучек графа в Индию, где он присматривал за своей чайной плантацией. Имелся и снимок Джолиона, 9-го графа Ведэрби, позирующего с двумя африканскими львами, которых он только что убил, — снимок этот был сделан за несколько секунд до того, как третий лев, таившийся в зарослях позади, выпрыгнул оттуда и откусил графу голову. Далее — Джульетта, 6-я графиня Ведэрби, позирует с попугаем, которому, согласно яростно оспаривавшемуся завещанию, ее полоумный супруг позднее оставил все имение. А вот стеклянная витрина с коллекцией японских кухонных ножей, стибренных у их законных хозяев Флорианом, 8-м графом Ведэрби, во время его пятнадцатилетнего пребывания в той стране, — красивый и вместе с тем смертоносный набор бритвенно-острых инструментов, предназначенных для шинковки, очистки и филетирования, и один из них оказался очень кстати, когда в 1893 году, после унизительного поражения на крокетной лужайке, граф решил совершить ритуальное харакири. Вкратце, по ходу экскурсии становилось все более очевидным, что история семейства Ведэрби в целом сводится к череде прискорбных эпизодов, в первую очередь характеризующихся насилием, душевным недугом и неукротимой страстью к эксплуатации всех и каждого, кто оказался слабее самих Ведэрби.

Однако оказалось, что нынешний граф вовсе не глух к современным тенденциям. Проходя мимо небольшой пустой витрины, у которой коридор резко поворачивал, он сказал:

— А вот в этой витрине когда-то размещался австралийский трофей, который 9-й граф привез с собой из Нового Южного Уэльса. Маленький бумеранг. Мы решили, что оставлять себе предмет, по праву принадлежавший аборигенному народу, неприемлемо. И поэтому в начале этого года мы его вернули.

Сколь великое ликование случилось в Ведэрби-холле, когда этот маленький предмет без всякой финансовой ценности был обнаружен в малоиспользуемом шкафу кем-то из персонала уборщиков, Рэндолф не заикнулся. Во времена, когда хозяева домов, подобных этому, за их сомнительные роли в колониальной истории Британии стали попадать в лучи все более пристального общественного внимания, сделать примирительный жест на публику, выгодно освещенный в СМИ, показалось замечательно удачным. Бумеранг отправили старейшинам народа вираджурай в обстоятельствах тщательно инсценированной фотосессии с участием самого Рэндолфа Ведэрби.

Возможно, граф и считал, что о том, на каком историческом счету его семейство, ему беспокоиться незачем, однако самодовольство его не пережило слегка нервного разговора с Кристофером ближе к концу экскурсии.

Группа собралась перед обширным полотном, на котором изображался галеон у причала в оживленной гавани. Картина таилась в затененном конце одной из угрюмых лестниц Ведэрби-холла. В свое время, должно быть, работа впечатляющая, однако века обошлись с ней немилосердно: краски поблекли, и небеса и море стали теперь едва ли не одинакового оттенка серого, а большинство мелких деталей уже и не разобрать. Впрочем, кое в чем Рэндолф не сомневался.

— Имя человека, стоящего вот здесь на полуюте, — сказал он, — Септимус Ведэрби, и назвали его так, потому что он был 5-м графом. (Познаниями ни в математике, ни в латыни семейство, судя по всему, не блистало.) Сомнений в этом никаких нет, потому что до сих пор можно разглядеть вышитый у него на жилете герб Ведэрби. Гавань определяется как Бристоль, а время — возможно, конец XVII века или же XVIII, ранние годы. Похоже, судно вскоре отправится в очередной вояж. Граф изображен смотрящим в телескоп в юго-западном направлении, а весь груз уже надежно убран в трюмы, и все готово к отплытию. К сожалению, название судна, когда-то различимое на носу, ныне прочесть трудно. Однако по оставшимся читаемым буквам можно довольно уверенно сделать вывод, что судно именовалось «Горацией».

Тут Кристофер, в ком проснулось любопытство, выступил вперед и сказал:

— Не возражаете, если я взгляну поближе?

— Конечно, не возражаю, — ответил Рэндолф.

Кристофер вгляделся в название, выведенное на носу корабля, а затем извлек телефон и навел его фонарик на тот же самый участок полотна. Через несколько секунд пристального изучения он отступил от картины и сказал:

— Что ж, я могу ошибаться, однако это, на мой взгляд, на «Горацию» не похоже.

— Правда?

— Больше похоже на «Генриетту».

Он вновь подсветил картину, чтобы и Рэндолф мог присмотреться поближе.

— Да, — согласился 11-й граф. — Да, возможно, «Генриетта». Ну, невелика разница…

— Как раз таки велика, — сказал Кристофер. — Еще как велика. Позвольте? — И, уже не спрашивая дальнейших разрешений, он сделал несколько снимков картины, особенно сосредоточившись на носу корабля.

— В чем же эта разница состоит? — осведомился Рэндолф.

— Потому что «Генриетта», — ответил Кристофер, продолжая отщелкивать один снимок за другим, — была одним из самых известных работорговых судов конца XVII века. — Он сделал еще три фотографии и выпрямился, обращаясь к Рэндолфу и не замечая, что лицо у того побелело. — Оно затонуло у берегов Ямайки в 1705 году, успев совершить едва ли не дюжину рейсов с живым товаром. До сего дня мы не знали, кто стоял за торговой компанией, владевшей этим кораблем. Что ж, похоже, тайну можно считать раскрытой.

Поначалу утратив дар речи, Рэндолф наконец вернул себе кое-какие речевые способности, однако не умение связывать слова в цельную фразу.

— Я… Но… но… Но я… Уверен, вы заблу… В смысле, вы, должно быть, ошиблись… Моя семья, Ведэрби, мы никогда… Мне кажется, у вас со зрением что-то…

Он еще раз всмотрелся в тот самый участок полотна, взбудораженно дрожа с головы до пят. Между тем кто-то из гостей выступил вперед и произнес:

— Позвольте-ка, Рэнди, а кто вообще такой этот малый? Когда мы встретились в вестибюле, нас было всего шестеро. Этот дружочек взялся словно из ниоткуда.

— Да, — подтвердил кто-то из друзей графа. — Он вроде как пристроился. Вот не было его, не было, и вдруг — взялся.

— Точно, — сказал Рэндолф, выпрямляясь и оборачиваясь. — Вы, к чертям, кто такой вообще?

— Меня зовут Кристофер. Кристофер Сванн. Участвую в конференции — как и вы все, надо полагать.

Обращаясь к небольшому кружку наблюдавших, Рэндолф сказал:

— Позвольте мне пару мгновений наедине с этим джентльменом? — И, когда все ушли, повернулся к Кристоферу и вымолвил: — Слушайте, скажу вам начистоту — по-моему, вы всё тут превратно поняли. Совершенно превратно.

Кристофер расплылся в мягчайшей улыбке.

— Мне так не кажется. Более того, если взглянуть на это фото… — он протянул Рэндолфу телефон, — название можно прочесть еще отчетливее. Я понимаю, вам от этого неловко. Никому не понравится напоминание, что богатства его семьи имеют в своей основе нечто подобное. Если это вас как-то утешит, скажу,