Где дом и дым глубин и алый - Александра Васильевна Зайцева

рвётся, рушится, как плотина под натиском мощной волны. Несправедливость! С ней все несправедливы! – Это преступление? Вы здесь все ненормальные! Все злобные! Все ненавидите! Обвиняете! Я и сама здесь не хочу, но куда мне деться? Куда?

– Вынеси ей водички попить, дядя Курбан, – попросил длинный. А тот рад был найти повод и юркнуть в свою квартиру. От Лены подальше.

– Да пошли вы все со своей водичкой, – устало сказала Лена и побрела на другой конец галереи.

Она прошла что-то около половины пути, остановилась, поднесла руки к лицу, подумала, что синяки на предплечьях начали сходить, но теперь появятся на шее, и наконец расплакалась. А ведь не могла с того самого дня, то есть – вечера. Чувствовала, как невыносимая тоска растёт, распирает изнутри, но слёз не было. Зато теперь они полились, да так, что Лена захлёбывалась и подвывала, прикрыв лицо ладонями и раскачиваясь из стороны в сторону. Ей показалось, что прошли часы, пока причитания не сменились хриплыми короткими вздохами. Но стало легче, намного легче. Словно из Лены выпустили всю плохую кровь, и теперь она, пустая и ослабевшая, могла наполниться чем-то новым. Чистым.

Лена неловко вытерла лицо рукавом, стараясь не смотреть на длинного парня. А он стоял молча, привалившись плечом к стене, и не смотрел на Лену.

– Это тебя из-за Курбана накрыло? – вполголоса поинтересовался он.

– Нет… Да… Не только.

– Он вспыльчивый, но толковый мужик. Ничего бы тебе не сделал. Попугал бы и отпустил.

– Угу. У вас в этом дурдоме все добрые.

– Да, все. Более-менее.

– А что же вы тогда как дикие собаки бросаетесь?

– Я не бросался.

– Зато другие.

Лена устала, до того устала, что перестала чувствовать. Тело ватное, мысли неповоротливые. Сползла по стене, уселась на пол. Парень присел перед ней на корточки, заглянул в лицо.

– Тут чужаков не слишком жалуют, – сказал он. – Опасаются. Потому что чужаки разрушают.

– Что разрушают? – неохотно спросила Лена.

– Всё. А мы сохраняем.

Лена обвела взглядом рухлядь на галерее и чуть усмехнулась:

– Да уж, это старьё надо беречь.

– Вот именно, только не старьё. Прошлое, если хочешь.

– Я ничего не хочу, – прошептала Лена.

Парень будто не услышал. Его чёрные зрачки расширились, поглотили карие с жёлтыми искрами радужки. Лена словно зацепилась за них, не смогла отвести взгляд. А он сказал вкрадчиво:

– Каждый – часть общего. Но отдельная часть. Дверь, за которой время. Окно, за которым место. И наоборот. Каждый – ключ. Он отмыкает и сохраняет. И вправе требовать уважения. Деликатности. И даже почитания.

Лена моргнула и освободилась.

– Чушь, – выдохнула она. – Ты всем приезжим такое говоришь, чтобы цену себе набить?

Он зло прищурился, но через секунду широко улыбнулся:

– А как же!

Поднялся, прогнулся назад, чтобы размять спину, с хрустом выпрямился и протянул Лене руку. Она недоверчиво посмотрела на его узкую ладонь с длинными пальцами, но взяла. Он помог ей подняться и сказал:

– Ваня. Так меня зовут.

– Младший сын Иван-дурак? – не удержалась от ехидства Лена.

– Единственный. И не Иван, а Ваня.

Развернулся и пошёл к лестнице.

– Что видно из твоего окна? – крикнула вдогонку Лена.

– Небо, – ответил он не оборачиваясь.

– Небо?

– Да, только небо.

С супом не получилось, она не успела. Тётя Руза начала было высказываться о никчёмных девицах, но в этот раз Марина не стала изображать глухонемую, вмешалась. Вывела тётку в коридорчик и там пару минут что-то тихо, сбивчиво объясняла. Наверное, о Лениных красных глазах и отёкшем зарёванном лице.

– Помоги пакеты разобрать, – буркнула тётка, вернувшись в кухню. И на этом всё. Только сопела недовольно. Сопеть ей никто не запретит.

Лена начала складывать продукты в старый холодильник, но не утерпела, достала всё назад и вытерла полки влажными салфетками.

– Чистоплюйка, – надулась тётка.

«Да, я такая, и что?» – подумала Лена. Но промолчала.

А вот Марине, видимо, молчать надоело. Руза требовала, чтобы она срочно готовила обед, потому что кто-то же должен. Марина не спешила – десять минут ничего не решают, а Диник старался, и сейчас ей нужно посмотреть его прописи. Диник предлагал и тёте посмотреть. Тётя отмахивалась и снова наседала со своей готовкой. Марина не соглашалась… Они пререкались, голоса словно ударяли Лену по затылку, да ещё холодильник не закрывался. Лена хлопнула дверцей так, что дрогнули рюмки на полке, и сразу втянула голову в плечи, ожидая упрёков.

Ничего, ноль, не до неё им. Отлично.

Лена не будет привлекать внимание и переждёт ссору на улице. Тем более есть одна вещь, которая её беспокоит.

«Куда ты опять лезешь, мало тебе приключений?» – угрюмо поинтересовался внутренний голос. Но Лена злилась – не на кого-то одного, а на всех сразу. И эта злость требовала выхода. Деятельности. Будто Лена сама себе хозяйка, будто способна управлять своей жизнью.

Она постояла возле квартиры Александры Антоновны, прислушалась. Тихо. Значит, неуёмная старушка не помешает и можно поискать лестницу с драконами. Длинный Ваня не дал по ней подняться, ловко выпроводил в прошлый раз. Почему? Он хитрый, скользкий и что-то скрывает. Что-то важное.

Лена на цыпочках пробралась по узкому проходу и задержалась у почтовых ящиков – разномастные, покорёженные, они лепились к стене без видимого порядка, причём некоторые на такой высоте, что без стремянки не достать. Чокнутый дом, чокнутые ящики.

Теперь за угол, и Лена упрётся в три двери.

Нет, не упрётся.

Она непонимающе смотрела на широкий разлом в полу и переброшенную через него дверцу шкафа. Серьёзно? Ну да, у бабушки Любы похожий шкаф, вон и маленькая замочная скважина есть. Лена помнила его кожей – железный ключик с плоской круглой головкой, его острый край больно впивался в подушечку пальца. Щёлк. И вот у Лениной куклы новое платье, а бабушка верещит, что Лена испортила отрез её похоронного чёрного люрекса.

Нет, дверца шкафа слишком ненадёжная. Да и не нужно Лене на ту сторону, где словно светятся в полумраке белёные стены. Ей бы понять, в каком месте свернула не туда.

Она вернулась назад, то есть попыталась вернуться – проход оказался заложенным большими ноздреватыми кирпичами. Серыми. Раствор между ними был сухим и, если поскрести ногтем, осыпался мелким крошевом. Значит, выход замуровали давно. Но ведь Лена откуда-то пришла… Без паники, это обман, морок, злая шутка. Так не бывает. Умом Лена чётко осознавала это, но чувствовала, как её потряхивает изнутри, – ещё немного, и начнёт вопить. Нельзя. Думай! Чего он хочет, этот подлый дом? Чтобы она прошла дальше?

Она перебежала по дверце шкафа зажмурившись – была уверена, что под ногой затрещит и сломается, но дверца выдержала. А Лена так сильно