Ледяные объятия - Мэри Элизабет Брэддон

на западе теплилась последняя полоса бледно-желтого света. На востоке всходила луна, тусклая и холодная, как и все в этих краях вечных снегов. Жилище осталось в паре сотен ярдов позади меня, и тут я увидел фигуру в белом, которая двигалась вслед за догоравшей желтой полоской на западной стороне небосклона, – столь бесценную, столь знакомую фигуру посреди столь ужасной равнины. И трепет охватил меня с головы до пят.

Женщина обернулась и поманила меня, обратив ко мне свое милое лицо – столь четко различимое в этом чистом и холодном свете. И я последовал за ней через пустошь, на которой не вел поисков, о которой вообще не помнил до этого момента. Я пытался догнать Изабель, но, хотя ее дивное скольжение по снегу казалось медленным, знакомая форма не давалась, даром что я бежал изо всех сил. Так мы пересекли снежную равнину, а когда угас последний отсвет на западе и луна засияла ярче, достигли участка, где снег образовывал холмики – семь отдельных холмиков, расположенных в форме креста под жестоким северным небом.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: эту работу проделали руки цивилизованных людей. Христианский символ сообщил дальнейшее. Но, хотя я видел холмики у своих ног, мои глаза по-прежнему были устремлены на лицо моей жены, бледное под луной. Боже, какое бледное! Она вытянула руку, и ее пальчик указал на один из холмиков, и я увидел, что он увенчан грубой доской, почти скрытой под снегом. Выхватить нож из-за пояса, рухнуть на колени, соскоблить наледь с доски – все эти действия заняли несколько минут. Я думал только об Изабель, но некая неодолимая сила запрещала мне останавливаться, и я повиновался безмолвному повелению этого белого пальчика. Наконец я поднял голову: я был один-одинешенек под мрачными небесами. Моя жена исчезла. Теперь я знал наверняка то, что почувствовал в первый миг: по равнине я следовал за ее тенью, и на этом свете нам не суждено свидеться.

Она осталась верна своему слову – тогда как я свое слово нарушил. Ее нежная душа отправилась за мной в снежное безлюдье в тот самый миг, когда вырвалась из бренной своей тюрьмы.

Хэнли и остальные нашли меня уже ночью: я лежал без чувств на снежном холмике, и мои окоченевшие пальцы стискивали нож.

Меня каким-то образом вернули к жизни, и при свете фонарей мы с товарищами рассмотрели доску. Корявая надпись, сделанная острым предметом, сообщила нам, что мы нашли моряков с «Тундрянки».

«Здесь лежит тело Морриса Хейнса, капитана «Тундрянки», умершего на неведомой земле января 30-го числа, 1829 года, в возрасте 35 лет», – гласила надпись.

На остальных холмиках также обнаружились доски; поутру мы освободили их из-под снега и прочли надписи. Вскоре нашелся и гурий с пустыми консервными банками, в одной из которых был спрятан дневник, но ржавчина и снег сделали свое дело, и нам не удалось разобрать ни единого слова, кроме имени владельца, Морриса Хейнса.

В этих поисках я уже не участвовал. Первый день нового года я встретил в ревматической лихорадке: слег, поменявшись местами с Фрэнком Мартином, которому пришлось дежурить у моей снежной лежанки. Дела с продовольствием наладились благодаря дичи, которую удалось добыть матросам, а также терпению, с каким они сдерживали свои аппетиты. Наступила весна, а с нею освобождение. Мы сумели выйти к Баффинову заливу – предприятие, которое казалось мне невозможным, когда я грезил о нем среди зимы. Гренландское китобойное судно подобрало нас и доставило в Англию.

Я отправился прямо в Уэст-Энд, к зятю. Капитан Лоусон был дома и без промедления прошел в библиотеку, куда меня проводили и где я, мрачный как туча, ждал его. Да, я так и знал: он был в трауре. За ним появилась моя сестра – бледная, без улыбки, которая предполагается встречей с братом.

Лоусон раскрыл для меня объятия.

– Ричард, – начал он, и голос его дрогнул. – Видит Бог, мне и не снилось, что твое возвращение будет окрашено для меня не радостью, а другим чувством, но…

– Довольно, – сказал я. – Больше тебе ничего не нужно говорить. Моя жена умерла.

Он скорбно склонил голову, а я продолжил:

– Она скончалась двадцать пятого декабря прошлого года, в четыре часа пополудни.

– Выходит, тебе уже сообщили, – изумилась моя сестра. – Ты видел кого-то из знакомых?

– Я видел ее саму! – был мой ответ.

Жена декоратора

– Глядя на нее сейчас, сэр, в это просто невозможно поверить, – сказал старый клоун, вытряхивая пепел из своей почерневшей глиняной трубки. – А ведь когда-то мадам была потрясающе красива. Всему виной несчастный случай.

Мой собеседник работал с конной труппой, с которой я познакомился одним погожим летним днем, во время путешествия по просторам Уорикшира. Труппа остановилась в придорожной гостинице, и клоун зашел в столовую, где я неторопливо доедал свой простой обед, и к тому времени, как я докурил сигару, между нами установились совершенно дружеские отношения.

Дама, о которой он говорил, поражала с первого взгляда. Высокая и стройная, она, как мне казалось, обладала какой-то неземной внешностью. Ее в высшей степени примечательное лицо производило на незнакомцев довольно тягостное впечатление. То было лицо женщины, пережившей какой-то смертельный ужас. Болезненную бледность кожи подчеркивал лихорадочный блеск больших черных глаз, а одну щеку пересекал уродливый шрам – след глубокой раны, полученной много лет назад.

Мы с моим новым другом вышли из гостиницы, где остальные члены труппы были все еще заняты своей скромной трапезой. Перед нами расстилалась залитая солнцем пустошь, так и манившая отправиться на прогулку. Клоун в задумчивости набил трубку, а я достал из кармана еще одну сигару и спросил:

– Она что, упала с лошади?

– Упала с лошади? Мадам Делаванти? Нет, сэр, эту отметину на ее лице оставили когти тигра. Это довольно любопытная история, и я с готовностью ее вам расскажу, коли вы не прочь послушать. Только, ради бога, не упоминайте в ее присутствии, что я о ней говорил, если вдруг по возвращении в гостиницу вам удастся свести с ней знакомство.

– Ей так не нравится, когда о ней говорят?

– Полагаю, так оно и есть. Видите ли, у бедняжки не все в порядке с головой, но она превосходная наездница и не ведает, что такое страх. Вы не поверите, но, выходя вечером на сцену, она вновь превращается в настоящую красавицу. Ее лицо светится так же, как и десять лет назад, до того несчастного случая. Ах как же она была тогда хороша! Она не знала отбоя от поклонников, все джентльмены