Господи, напугай, но не наказывай! - Леонид Семенович Махлис

Из всех торжеств и ритуалов я больше всего люблю свадьбы. Чего только на них не случается. Я даже побывал на свадьбе, где в числе гостей присутствовал весь кабинет министров, а я уговаривал главу правительства выделить мне из партийной кассы 2000 долларов для осуществления международной гуманитарной акции. Я обещал вернуть деньги в двойном размере через два месяца. И вернул бы, если бы премьер-министр был человеком авантюрного склада. Но он (в моем случае это была женщина) поручил разобраться с моим предложением замминистра иностранных дел, который пригласил меня к себе в кабинет на следующий день. Я приехал и получил отказ. Выручил лидер оппозиции, причем безвозмездно. Акция удалась. О ней заговорил весь мир. А лидер получил еще несколько голосов на ближайших выборах. Но это случится уже в другой жизни (и в другой книге).

Но и мои собственные свадьбы отмечены известным драматизмом. Особенно первая. Она прошла при почти полном отсутствии невесты. Бедняжка накануне объелась клубники со взбитыми сливками и ей никак не удавалось дойти до своего места за праздничным столом. Она двигалась навстречу своему счастью по-ленински — шаг вперед, два шага назад. В Древнем Риме такой брак был бы признан недействительным — закон допускал заочные браки только в отсутствие на церемонии мужа, но не жены. Это без сомнения был перст Божий. Но знамения посыпались на меня, неразумного, еще раньше. Я им не внял, хотя задним умом высоко оценил Его чувство юмора. За несколько часов до ЗАГСа уже при полном свадебном параде я заехал в парикмахерскую в гостинице «Москва». Парикмахер усадил меня и отошел за пеньюаром. Через кресло от меня на полу под умывальником возился сантехник с разводным ключом. Ключ не слушался и в какой-то момент сорвал резьбу. Мощный фонтан описал эффектную дугу и, не добив самую малость до потолка и пощадив соседнее совершенно пустое кресло, завершил траекторию в аккурат на мне. Мой югославский дакроновый костюм, добытый только вчера из-под прилавка, покрылся бурым слоем вековой ржавчины. О белой рубашке и говорить не приходится. Меня отправили в гостиничную прачечную, где добрые феи вернули наряд в прежнее состояние. Целый час в ожидании чуда я стучал зубами в каком-то мрачном закутке. Но знамения на этом не закончились. Уже во Дворце бракосочетания обнаружилось, что я забыл дома кольца. Администрация согласилась передвинуть церемонию, и я рванул домой за символами вечной любви. И наконец, когда регистратор протянула мне ручку для роковой подписи в журнале, в ней не оказалось чернил. Казалось бы, остановись и внемли. Но я снова оказался глух к Божьей милости.

Место для торжества выбирал отец. Он же согласился оплатить свадьбу в банкетном зале сада «Эрмитаж». Но роль свадебного генерала ему пришлось разделить с почетными гостями со стороны невесты — корифеями советской науки и многолетними друзьями семьи академиками Яковом Зельдовичем и Николаем Эмануэлем. Благодаря этому обстоятельству банкет проходил под охраной спецслужб. К слову о спецслужбах.

В разгар торжества приоткрылась дверь, и в амбразуру протиснулась фуражка, державшаяся как-то не по уставу, а за ней и правый погон полковника МВД. Незваный гость застыл на пороге, смутно догадываясь, что ошибся дверью. Но не отступил. Заметив пришельца, отец рванулся к гостю. Они почему-то сердечно обнялись и какое-то время шептались в дверях, затем отец, поддерживая полковника за локоть, подвел к центральному столу и попросил тишины.

— Дорогие друзья, разрешите представить вам моего фронтового товарища Петра Никанорыча, который так своевременно оказался в нашей компании. Попрошу для него штрафную. — Распорядился Семен Аркадьевич, уже держа наготове маринованный патиссон. Гости поаплодировали. Отец подвел Никанорыча к молодым.

— А вот и виновники торжества, мой сынок и его женушка — прекрасная Елена.

Никанорыч после штрафной посерьезнел, склонил набок голову для лучшей фокусировки. Но все равно прокололся. Он долго по-военному тряс руку невесты, словно готовясь вручить ей медаль «За проявленное мужество при задержании особо опасного рецидивиста», а затем схватил мою руку и… жадно впился в нее необсохшими после патиссона губами. Вновь раздались аплодисменты, после которых герой дня поклонился и неверной походкой направился к двери.

Улучив момент между тостами, я увлек отца на травку покурить и учинил ему допрос.

— Что это за клоун? Только не надо сказок для недоразвитых — я всех твоих фронтовых друзей знаю наперечет. Этот неандерталец среди них не числится. Кто таков?

— Молчи громче, — заозирался Семен Аркадьевич. — Не стану же я афишировать знакомство с начальником Бутырской тюрьмы.

— А чего это он душил тебя в объятиях, словно и вправду с окопов не виделись?

— Так он считает себя моим должником по гроб жизни.

Готовность отца вникнуть без лишних вопросов и дешевых советов в чужую беду и устремляться на помощь притягивала к нему даже тех, от кого зависела его личная судьба. В 1961 году его вызвал начальник тюрьмы, где отец отбывал часть 4-летнего срока.

— Мой сын, химик, уже год после института не может устроиться на работу. Вы работали управляющим Главка. Не поможете?

Отец придвинулся к столу и быстро расчертил крупным начальственным почерком лист бумаги.

— Пусть ваш сынок отправится по этому адресу.

В записке директору какого-то завода молодой специалист-неудачник был тоже представлен как сын «фронтового товарища». Через неделю парень явился на работу, а я — на внеочередное свидание с отцом с чемоданом, набитым недозволенной правилами снеди и выпивки.

После полковничьего поцелуя я долго не мыл руку. И еще целую жизнь уверял друзей, что мне в присутствии отца советской водородной бомбы целовал руки сам начальник Бутырок. Почему-то никто не верил. Но почему?

ЛЮДИ И ЗВЕРИ

Станислав Лем рассказывал, что в детстве он был одержим страстью рисовать удостоверения и в рамках этой строгой художественной дисциплины познал таинство искусства, ощутил себя Микеланджело. Как я его понимаю! Где мои 17 лет, когда я не уставал разглядывать коричневую ксиву, где на голубой гербовой бумаге мое имя соседствовало с двумя магическими буквами — ЦК! Они безжалостно гнали прочь все сомнения, колебания, а заодно и остальные буквы, неполноценные от рождения. Тайный шифр возвысил меня над миром с его жалкими людишками, которые козыряли мне и искали моего расположения. Как и Лему, Удостоверение заменило мне «престол и серафимов». Тогда я только стоял на пороге головокружительного взлета. Теперь я достиг его апогея, вершины, над которой путеводно сияла новая увесистая аббревиатура — КПУД. Но она почему-то упорно не приживалась. Произносить ее вслух