Годы юности - Бруно Саулит

Однажды в воскресенье Клав поехал с директором Лидайнского промкомбината пострелять уток, и шлак нашелся. Правда, не в самом городе, а километрах в пяти — шести от школы.

Транспортом, однако, промкомбинат помочь не мог, и тут псе мытарства начались снова. Время шло, а строительство стадиона не двигалось с места.

Но вот как-то вечером в садоводство явились трое молодых людей в дождевиках и спросили Клава Калныня.

— Мы из школы механизации, у нас к вам дело, — начал один из них, ставя велосипед к сараю. — Мы толкаем ядро, играем по вечерам в волейбол, но ничего путного у нас не получается. Не взялись бы вы нас потренировать?

— Немного времени у вас ведь найдется. Хотя бы раз или два в неделю… — вмешался в разговор другой, боясь, что Калнынь тут же откажется, сошлется на работу в школе, на общественную нагрузку.

Клав в самом деле был немного удивлен. После неудачи лидайнцев в Эстонии кое у кого составилось не очень высокое мнение о новом учителе, и люди даже поговаривали: «Вот не было у нас этого специалиста — всегда побеждали, а как начал он со своими премудростями — одни неудачи».

Клав подумал. Несколько часов в неделю он. конечно, мог бы выкроить, и, в конце концов, эти три километра до школы механизации — расстояние вполне преодолимое.

— Стало быть, вы хотите, чтобы я вас тренировал? — спросил он.

— Вот именно! — подтвердили юноши.

— А поражения не боитесь? Моим воспитанникам эстонцы здорово всыпали. То же самое может случиться в с нами.

— Да что вы! — махнул рукой самый плечистый из парней. — Все эти разговоры — бабьи сплетни Я сам позавчера в парке смотрел, как вы занимаетесь с ребятами.

Клав улыбнулся.

— Я, конечно, согласен вас тренировать, а со своим директором мы все уладите?

Механизаторы ответили не сразу. Один из них посмотрел на Клава и сказал:

— Директор-то был бы согласен, только с фондами у вас трудновато. Оплата тренера в нашей школе не предусмотрена.

— Я не говорю об оплате, — в голосе Клава послышалась резкая нотка. — Знает ли он о вашей затее, и не помешает ли это занятиям’

— Насчет этого все улажено.

— Значит, договорились. — Клав пожал парням руки. — Я помогу вам, а вы поможете мне. Средняя школа уже давно нуждается в сильном противнике, а то мои ребята не плетут.

— Как вам помочь, мы уже надумали, когда ехали сюда Видите ли денег у нас нет, но есть машины.

Клав не совсем понял.

— Дело вот в чем, — пояснял плечистый механизатор. — В свободное время мы можем поездить на машинах. И директор тоже соглашается. Мы вам охотно привезем шлак. Надеемся, стадион будет не только для средней школы?

— Конечно! Весной я вы сможете там тренироваться.

— Ну, так завтра после обеда ждите первый груз.

Целую неделю механизаторы возили шлак, потом доставила еще несколько машин гравия. Казалось, что теперь все в полном порядке. Но если не везет, так не везет.

В поясках шлака в гравия спортсмены лидайнской средней школы потеряли много времени. И теперь, когда все как будто благоприятно разрешилось, октябрь был уже на исходе, а как-то раз даже выпал снег. Снег падал весь день и всю ночь, а потом не таял целую неделю. Клаву пришлось примиряться с тем, что на стадионе до весны уже ничего не сделаешь.

Школьники с этого дня начали тренироваться в актовом зале, а механизаторам, у которых не было подходящего помещения, Калнынь посоветовал заняться лыжами и снарядной гимнастикой. Кое-кто из них поднимал тяжести.

Наступила зима.

2

Мрачны и длинны зимние вечера для человека, у которого нет друга. Мирно горит электрическая лампа на столе, мирно о чем-то рассказывает радио, но, когда оно замолкает, слышно, как старые стенные часы устало отсчитывают секунды, минуты, часы.

Если подойти к окну, то можно разглядеть снежные просторы, освещенные желтой зимней луной. Снаружи тоже тишина, только изредка где-нибудь проскрипят шаги одинокого прохожего. А за рекой мерцают огни городка…

Люди кончили свой рабочий день. Кто-то проводит вечер в кругу семьи, рассказывает домашним о своих делах, чтобы вместе порадоваться успехам или погоревать, если постигла неудача. Кто-то, может быть, берет на руки трехлетнего сына и рассказывает малышу о сказочном острове, где маленькая золотая птичка не умолкая поет день и ночь, день в ночь…

Друг идет к другу: юноша смотрит на девушку и вздыхает: у нее такие карие глаза, и ему так трудно найти слова, чтобы сказать то, что никому не легко сказать!

Да, люди в этот вечер отдыхают, мечтают и любят… Только у одинокого человека, которого вот уже сорок лет называют Крючком, нет никого, никого. И у него когда-то была своя девушка, а кто знает, может, ее и не было и ему это только пригрезилось. Они встретились в первый раз зимним утром, когда студент Суна, сгорбленный, с воспаленными от ночных занятий глазами, спешил в университет. На улице в этот час было много народу, каждый шел со своими мыслями, своей дорогой, никому не было дела до юноши в поношенном пальто. Навстречу двигался поток людей, среди них были мужчины и женщины. И вот в то утро случилось так, что одна из них упала. Люди обошли ее, а Суна наклонился и помог девушке встать.

Она была молоденькая, почти ребенок. «Спасибо», — сказала девушка и попыталась улыбнуться, но юноша видел, что в глазах у нее слезы. Что особенного в том, что человек упал па обледеневшей улице и ушибся? Ничего удивительного, ничего необычного, но почему должна была упасть именно она и именно там, где проходил сутулый Петер Суна?…

Они встречались каждое утро, встречались на одном и том же месте. Юноша издали узнавал коричневое потертое пальтишко девушки, и, когда она едва заметно улыбалась и наклоняла голову, отвечая на его приветствие, Петер Cуна опускал глаза и краснел.

Он много думал об этой девушке. Может, она школьница, может, спешит на работу о контору или на фабрику. Кто бы она ни была, но ему суждено было думать о ней во сне и наяву. Петер Суна не сказал этой девушке ни слова. Только в короткие минуты отдыха, а иногда по ночам, когда он от переутомления не мог уснуть, он беседовал со своей любимой.

«Еще неполный год, и я окончу университет», — говорил он девушке, и ему казалось, что она слышит его и радуется его мечтам.

«Еще несколько месяцев, и я заговорю с тобой», — повторял он, закрывая воспаленные, близорукие глаза.

«Подожди,