Книга воспоминаний - Петер Надаш

это слово не могло погасить во мне и в лучшем случае разве что сдерживало ту живую страсть, которую мы пытались закамуфлировать невинностью наших мальчишеских драк, между нами, мальчишками, эта страсть постоянно рвалась наружу, достаточно было увидеть, как, например, Кристиан, подкравшись к Кальману сзади, обхватывал его и валил на землю, или то, как они под партой хватали друг друга за руки, что было излюбленным их развлечением, и сжимали, давили, сгибали их, причем правило заключалось в том, что рука не должна была показаться над партой, а локоть нельзя было опереть о бедро, словом, одна рука должна была одолеть другую в воздухе, и они, багровея и скалясь, в поисках точки опоры упирались друг в друга коленями, и при этом, в отличие от серьезных драк, предметом их страсти была в этом случае не победа, а любование силой, гибкостью и ловкостью соперника, наслаждение превосходством однополого равенства, и целью, которую эта страсть преследовала, было само это нежное столкновение двух сил; точно так же некоторую неприятную и смущавшую меня фальшь или лукавство можно было заметить и в нежных контактах девчонок, правда, все это было несколько скрыто и завуалировано, но когда они шли под ручку, хохотали, сплетничали, перешептывались, хихикали, одевали, утешали, поддразнивали или ласкали друг друга, я не мог избавиться от ощущения, что эти прямые физические контакты допустимы лишь потому, что являются только некоей внешней оболочкой их отношений, дружбы, союза, своего рода вынужденной маскировкой наподобие наших потешных драк, и казалось, что они не выражают ими истинные свои чувства, а скорее скрывают с их помощью некий тайный заговор или даже смертельную вражду; для меня это стало особенно очевидным после того, как Хеди случайно заметила в школьном спортзале, как мы переглядывались с Ливией, и, конечно же, позаботилась о том, чтобы все узнали: мы с Ливией влюблены друг в друга, чем не только ославила Ливию, но и отдала ее в мою власть, она растрезвонила, что Ливия из-за любви ко мне упала в обморок, то есть тем самым предала ее в мои руки, однако, что интересно, это не только не побудило Майю к ревности, но, напротив, вызвало в ней величайший энтузиазм, и теперь она всячески пыталась устроить так, чтобы мы с Ливией могли остаться наедине, а в то же время своим нежным вниманием и материнской озабоченностью они все же удерживали Ливию при себе, их одобрение было ловушкой, их заботы – капканом, более того, под прикрытием одобрения и внимания обе коварно стремились к тому, чтобы завязать более доверительные отношения со мной, словно бы зная заранее, что это будет только путать меня, словно бы это запутывание и было их целью, они хотели помочь мне сблизиться с Ливией, но так, чтобы я не имел возможности выбрать кого-то из них троих! чтобы Ливия была моей лишь настолько, насколько они позволят; против чего она не протестовала, ибо тайный союз, направленный против меня, как и весь этот заговор, как тесные связи их троицы, для Ливии были важнее, чем я, или, сказать точнее, она, как и ее подруги, не могла допустить, чтобы их тайный союз превратился в безумное соперничество, чтобы открытая вражда повернула их друг против друга, словом, все должно было оставаться как есть, то есть неоднозначным и неопределенным.

На поляне первой пришла в себя Ливия; отпустив их руки, она нагнулась и с изумлением подняла из травы изуродованный будильник, при этом что-то сказала, показывая его, возможно, смеялась над тем, что он еще тикает; в тот момент странным образом она казалось самой смелой из них, но ее подруги не обращали на нее внимания, она же, вытаскивая пальчиками острые осколки стекла, покрывавшего циферблат, по одному бросала их наземь и страшно чему-то радовалась, а потом, словно корону, возложив будильник себе на голову, балансируя, величественной поступью, как человек, прекрасно знающий, что он делает, двинулась дальше.

Две другие, более рассудительные, в нерешительности остановились, одна, отклонившись, посмотрела направо, другая – налево, и только когда Ливия ловким движением набросила себе на плечи красное одеяло, они, словно то был какой-то знак, стронулись наконец с места.

Они побежали за нею, Майя хотела набросить на себя подхваченную на бегу белую простыню, но между ними завязалась какая-то ссора, простыню хотела заполучить Хеди, они вырывали ее друг у друга, Хеди, видимо, полагала, что она больше подходит к ее, взятому напрокат у Майи, белому платью, однако проблема была решена между ними с удивительной быстротой, из чего стало ясно, что спор шел не просто из-за простыни, не из-за того, кому она все же достанется, а из-за того, как сложится в этой ситуации их иерархия; простыней завладела Хеди, которая в силу своей красоты, как всегда, захватила первенство, и Майе оставалось только молча ненавидеть ее; из простыни получилось что-то вроде шлейфа поверх белого платья, который Майя помогла ей заправить за красный пояс, так что королевой осталась Ливия, Хеди была кем-то вроде придворной дамы, а Майя – презренной служанкой, которая, разумеется, слишком неловко подхватила шлейф, за что тут же получила пинка, который окончательно поставил ее на место.

И все это они проделали быстро и слаженно, но ничуть не серьезно, действуя так, будто они играют, однако все это было ничуть не смешно, потому что, с одной стороны, они явно наслаждались раскованностью и бесстыдством своих дурацких действий, а с другой стороны, были настолько лишними на этой поляне, что мы наблюдали за ними, затаив дыхание, и даже не сразу сообразили от изумления, что для нас они были сейчас настоящими ангелами-спасителями.

Мне они казались просто отвратительными – ну какого рожна они вмешиваются в то, что их не касается.

Они шли гуськом, впереди, в красном одеяле, заткнутом за ворот блузки, с будильником на голове шагала Ливия, а Майя, которая несла шлейф Хеди, едва не споткнувшись о котелок, подхватила его и почтительным, но не без ехидства жестом водрузила его ей на голову; так, с нарастающей торжественностью, они шествовали, пока не дошли до разгромленной нами палатки.

Смысл их игры я, кажется, понял в тот же самый момент, когда сами они, не сговариваясь, догадались, во что именно будут играть.

Дело в том, что у Ливии был огромный альбом под названием «Знатные дамы Венгрии», который она часто приносила к Майе, и они любили его разглядывать; в этом альбоме была одна очень грустная иллюстрация, на которой спящей королеве Марии, вдове короля Лайоша, снится, как она бродит